В Баграме всё спокойно. Александра Евгеньевна Шалашова

поеду в нем – пройду по листьям, по которым всегда легко идти.

      На проигрывателе безостановочно крутится Высоцкий, кот под диваном вылезает весь в пыли трехлетней давности конфетных фантиков. И литавры. И литавры. Как обухом по голове.

      Высоцкий крутится.

      Тихо-тихо кладу в боковой кармашек чемодана зелёнку, бинт и два кусочка лейкопластыря.

      Потому что я еду на войну.

      ***

      Она стоит на взлётно-посадочной – кудряшки белые-белые, выцветшие, бесцветные, под цвет неба. Чемодан обтянут блестящим новеньким дерматином, металлические уголки – ручку из рук не выпускает, по сторонам не смотрит. Ждёт.

      – Здравствуйте, – говорю, а сам за чемоданом руку не протягиваю. У неё в руках клетчатое пальто, и я вспоминаю, что в Союзе сейчас зима. А там, откуда она приехала – мог даже идти снег – белый, как её кудряшки от химии, – в санчасть? Сестрой?

      – Нет. Сказали – заведующей библиотекой, – она устала, она забыла про чемодан, на меня не смотрит, только на горы, наполовину скрытые туманом. А я и не знаю про библиотеку. Совсем. Какая еще библиотека – обманул тебя кто-то.

      – Зовут вас как?

      – Валя.

      Валечка, ты когда-нибудь слышала, как лают собаки?

      Ничего, услышишь. Что тебе пообещали в военкомате? Библиотека. Чушь.

      – Вам к командиру части нужно, – киваю вправо, чтобы уже ясно – и чемодан ей теперь придется носить самой, и – может ли быть еще такое, что за шесть часов на деревянной скамеечке грузового самолета не успели растаять снежинки на ярких клеточках ее пальто.

      – Спасибо, – она улыбается неловко, разглядывает ребят из национальной армии Афганистана – они всегда неподалеку. Страшные, чёрные – вылитые душманы. Ничего. Привыкнет. Привыкнет отличать – и даже радоваться этим ребятам. Раз с нами – и мы земле не совсем чужие.

      Иди теперь, там найдут, куда тебя поселить, а Трошин даже пару книжек найдет, чтобы ты по библиотеке не скучала – только я свою не отдам, потому что она уже полгода лежит под подушкой – точно конфета, а вокруг пионерлагерь; и только не понимаю, зачем ты сюда приехала.

      ***

      А у нас в сентябре снег не идёт, обманул тебя кто-то, поэтому и нет ничего – ни снежинок, ни капелек на моем пальто. Стою на взлётно-посадочной, чемодан в руке нелепый, кудряшки белые – была в парикмахерской перед отъездом. А лучше быть похожей на тебя – ты в зеленовато-желтой полевой куртке, с веснушками на покрасневшем носу, потому что слишком жарко с непривычки и ничего не сделаешь. Сказать, чтобы простоквашей помазал – так ему бы наверняка посоветовала его мама, да и откуда в Баграме простокваша. На мальчике кирзовые ботинки – с «укороченным берцем» – так говорят, я слышала. Мне жалко его.

      – Зовут вас как? – он мрачно смотрит в сторону, стараясь не замечать ни меня, ни чемодана, который не хочется ставить на горячие бетонные плиты аэродрома, как будто они могут расплавить коричневый дерматин.

      – Валя.

      Парень с веснушками не улыбается, вместе со мной разглядывает гладко выбритых солдат национальной армии, что заправляют в самолет кислород. Машинка, сравнявшая их