Век императрицы – 2. Живая статуя. Натали Якобсон

меня и Флер, а тени явно принадлежали каким-то другим, живым и вальсирующим существам.

      – У меня теперь на плече отпечаток когтей, – продолжала жаловаться Флер. В ее голосе мне послышались знакомые ноты, наверное, потому, что такой требовательной была только та, другая, о которой я никогда ни с кем не говорил.

      – Успокойся, – предложил я. – Сейчас все пройдет.

      – Сейчас? – удивленно переспросила она. – Такие раны даже за месяц не пройдут, а когда заживут, все равно останутся шрамы.

      – Не останутся, – уверенно возразил я.

      – Откуда ты знаешь? Ты разве провидец?

      – Да. Почти.

      – Ты же сказал, что на карнавале всего лишь притворялся.

      – Я всю жизнь притворяюсь, – я предложил Флер присесть на краешек кресла, а сам склонился над ней и легко провел ладонью по ранам. Чудодейственное прикосновение каждый раз действовало наверняка. Только сейчас почему-то царапины на плече у Флер зажили не мгновенно. Спустя минуту, конечно, от них не осталось и следа, но кожа восстанавливалась куда медленнее, чем у тех, кого я лечил раньше. Можно было подумать, что тело Флер, действительно, мертво.

      – Как у тебя это получается? – девушка то восторженно ощупывала вновь гладкую и ровную кожу на плече, то с подозрением смотрела на меня. – Ты фокусник? Целитель? Святой? Клянусь, ты и мертвого сумеешь поднять из могилы.

      Именно это я и сделал совсем недавно, но рассказывать никому не собирался.

      – Считай, что все это магия новогодней ночи, – отшутился я. – Помни, в двенадцать часов, возможно, все, даже колдовать.

      Я отвесил ей легкий, изящный поклон, выскользнул за дверь и был таков. Сколько новогодних ночей я уже проводил в одиночестве? Визиты в резиденцию фей были не в счет. Там меня окружала блистательная толпа, но я все равно чувствовал себя одиноким и каждый раз надеялся, что следующий год станет исключением, и каждый раз разочаровывался. Вот и сейчас, я мог бы проказить и творить чудеса, как и все мои подданные, а вместо этого сидел на крыше какого-то дворца, среди геральдических скульптур и наблюдал за оживленным движением внизу, на площади.

      Парапет на крыше, где я устроился, был не совсем удобным, изваяния горгулий и ифритов производили мрачное впечатление. Среди них я, наверное, сам напоминал застывшую на века статую. Вверху простиралось темное небо, плащ легко полоскался на ветру за моей спиной, а внизу на площади уже вспыхивали то там, то здесь бенгальские огни, слышались радостные выкрики, проезжали по узким улочкам экипажи.

      Вот сейчас я, и вправду, ощущал себя всемогущим, способным столетия наблюдать за тем, как размеренно и неспешно протекает жизнь внизу, и донельзя одиноким. Я так и не знал, что заставило меня именно в эту ночь раскрыть крылья и в быстром полете кинуться туда, где находился злополучный театр. Стрелки часов на башне уже давно сошлись на цифре двенадцать и продолжали свой путь. В этот самый миг я заметил, что одинокий подъезд театра мерцает огнями, а на ступенях