Собрание сочинений. Том 8. Евгений Евтушенко

и сам —

                      неисправимейший

      СССР-ный человек.

      Бывший гимн сегодня в странниках,

      как бродяжья музычка,

      как три пьяненьких и рваненьких

      музыкальных мужичка.

      И сияют лживой святостью

      их лазурные глаза,

      и побитость с нагловатостью

      раздирают их, грызя.

      Инструменты очень простенькие

      шпарят гимн, как перепляс:

      медные тарелки с прозеленью,

      мятый сакс

                         да контрабас.

      Контрабаса кореш – Васенька

      хоть и выглядит сморчком,

      из горла хлебнув «киршвассера»,

      закусил спьяна смычком.

      Вы откуда,

                        братцы-лабухи?

      Нелегко угадывать.

      С наших яблонь стали яблоки

      далеко укатывать.

      Декларацией увечности

      возлежал он

                          поперек

      чемоданов человечества —

      попрошайка-кепорок.

      Он,

            эпохой пережеванный,

      был запущенный такой,

      с очень давними прожженинками,

      с отлетевшей «пупочкой».

      Он под мраморною лестницей

      денег ждал из чьих-то рук,

      правнук жалкий

                                  кепки ленинской,

      сталинской фуражки внук.

      Разве,

                требуя симпатии,

      клянчить

                      право он имел

      за подвал в дому Ипатьевых,

      за ГУЛАГ,

                       за ИМЛ?!

      Видно, от недораскаянья

      мы живем не по-людски.

      Мы державу нараскалывали

      на кусачие куски.

      И, униженно зазнайствуя,

      мы до нищенства дошли.

      Почему все в мире нации

      милостыню нам должны?

      С паспортом неубедительным,

      и ничей не гражданин,

      побежденным победителем

      ходит-бродит бывший гимн.

      И, вздыхая,

                         немец кающийся

      двумя пальцами

                                 швырок

      совершает

                       в только кажущийся

      непорочным

                          кепорок…

Франкфурт-на-Майне, 1995

      P. S. Тогда мне и в голову не приходило, что этот «бродячий гимн» может вернуться с блудливо переделанным текстом.

      «Я люблю тебя больше природы…»

      Маше

      Я люблю тебя больше природы,

      ибо ты как природа сама.

      Я люблю тебя больше свободы —

      без тебя и свобода – тюрьма.

      Я люблю тебя неосторожно,

      словно пропасть, а не колею.

      Я люблю тебя больше, чем можно —

      больше, чем невозможно, люблю.

      Я люблю безоглядно, бессрочно,

      даже пьянствуя, даже грубя,

      и уж больше себя – это точно! —

      даже больше, чем просто тебя.

      Я люблю тебя больше Шекспира,

      больше всей на земле красоты, —

      даже