Собрание сочинений. Том 8. Евгений Евтушенко

горсть надежды, зажатой в руке,

      и в прощеное воскресенье,

      где все равные во грехе.

      Жестяная пивная тара

      завалила людей и страну.

      Прижимается Ваня Тарба

      к переделкинскому окну.

1995

      Две снежинки

      Две снежинки —

                                  две подружки

      сели,

              словно побирушки,

      съежившись на холоду,

      на кремлевскую звезду.

      «Мы —

                  воскресшие снежинки

      не смогли найти Дзержинки,

      да и мало ли чего.

      У Москвы-капиталистки

      из Америки сосиски

      и другое личико.

      Как Россия,

                          мы и сами

      умирали,

                     воскресали.

      Танцевали мы,

                               искрясь.

      Но закон природы древен —

      нас

           из крошечных царевен

      превращало время в грязь.

      Раздавался обреченно

      наших тел хрустальный хруст

      под колесами тех черных,

      тех,

            ахматовских «марусь».

      Покружив над башней Спасской,

      сиживали мы с опаской

      на усах у Сталина,

      а еще блистали на

      только с виду простоватом,

      на хрущевском,

                                розоватом,

      с бородавкой, «пятачке»,

      и на брежневских бровищах,

      над Европою нависших,

      и андроповском крючке.

      А потом

                   снежинок стая,

      к Мавзолею подлетая,

      села радостно в кружок

      на каракулевый,

                                 с дымкой

      и начинкой-невидимкой

      горбачевский пирожок.

      Но на танк,

                         хлебнувши виски,

      влез он,

                   как на броневик,

      новый,

                 антибольшевистский

      made in Urals большевик.

      Не запутался он в путче,

      но, медвежисто упрям,

      дал себя запутать в Пуще,

      где полно медвежьих ям.

      Лишь снежинки

                                 скорбно,

                                               кратко

      целовали

                     по-людски

      красный флаг,

                              с Кремля украдкой

      стянутый по-воровски.

      И теперь в медвежьей яме

      оказался Russian bear.

      Весь чечнями,

      как шершнями,

      поискусан,

                        оробел.

      Показать боясь, что слабый,

      он рычит,

                      да вот беда —

      свои атомные лапы

      все сует,

                    да не туда…

      Тебе,

      Родина-мавродина,

      не страшен враг любой.

      Ты собою обворована,

      в яму брошена собой…

      Нам куда,

                      снежинкам,

                                          деться,

      в