Собрание сочинений. Том 8. Евгений Евтушенко

из лагерей, из траншей.

      И серебряно светит, паря,

      шпора взорванного царя,

      в том виновного, что от удил

      всех взрывателей освободил.

      На второй гражданской войне

      те, кто пишут, – в особой цене,

      и засасывает, как смерч,

      пишмашинки и перышки смерть.

      Но всегда появляется он,

      русский мальчик, на крест обречен,

      потому что его рукой

      пишет некто распятый, другой.

      В кабинете, который стал пуст,

      авторучки прозрачненькой хруст,

      словно градусника страны,

      где привычкой к убийствам больны.

      Стала жизнь преступлением без

      наказания – даже с небес.

      Разлетелись от взрыва в распыл

      пальцы в синих веснушках чернил.

      Но без ручки, без карандаша

      убиенная пишет душа.

      И накажет, пера не сложив,

      всех убийц – и своих, и чужих,

      воспарившая за облака

      даже взорванная рука…

1994

      Между стыдом и страхом

      Ну что, орел двуглавый,

      куда мы залетели,

      с бесславной новой славой,

      в чеченские метели?

      Там со стыда, с испугу

      не смогут на вершинах

      взглянуть в глаза друг другу

      две головы орлиных.

      Кто тебе перья выдрал

      над пеплом и над прахом?

      Нет, не орлиный выбор —

      между стыдом и страхом.

Декабрь 1994

      P. S. Написано сразу после начала Чеченской войны. Я отказался принять из рук президента Ельцина орден Дружбы народов, понимая, что эта война превратится в затяжное бессмысленное кровопролитие.

      1995

      Слеза России

      Меня ты выплакала,

                                        Россия,

      как подзастрявшую в глазах слезу,

      и вот размазанно,

                                   некрасиво

      по глыбе глобуса

                                  я ползу.

      Меня засасывают, как сахары,

      слезам не верящие города.

      Я испаряюсь,

                            я иссыхаю.

      С планеты спрыгнул бы,

                                               да куда?

      И может, где-то на чьем-то празднестве,

      где банки потные шипят пивком,

      меня растопчут,

                                не видя разницы

      между слезинкою и плевком.

      А ты, Россия,

                            такая нежная,

      но и небрежная,

                                 как никто,

      такая новая,

                           такая прежняя,

      за что сморгнула меня,

                                            за что?

      Ты трусишь выглядеть сентиментальною,

      но в твои бизнесные глаза

      без спросу впрыгну я с надеждой тайною,

      как снова нужная тебе слеза.

      Платок батистовый или ветошь

      меня, конечно, сотрут,

                                           но