Любовь и фантастика (сборник). Марина и Сергей Дяченко

мыльный пузырь, и Юстин услышал будто издалека, будто из детства:

      – Тили-тили… Хор-роший. Тили-тили… Тесто – хор-рошо…

      Сразу два эльфуша, нежно воркуя «тили-тили», опустились Юстину один на грудь, другой на живот. Юстин чуть не вскрикнул, попытался подняться, но три других летающих существа вились у его лица, обнажая в улыбке маленькие острые зубы; нежно-розовый эльфуш уже перекусывал нитки, на которых держались Юстиновы пуговицы, а кто-то еще перегрызал завязки штанов.

      – Тили-тили… – заклинанием стелилось над травой. – Тили-тили-тили… Тессто, тессто…

      Манок давно уже молчал. Эльфуши кружились над Анитой, высвобождая ее из одежды, а она не сопротивлялась, завороженно улыбалась, ее платье, разобранное по частям, уже лежало рядом светлой лужицей, сразу пять поющих эльфушей подхватили подол ее рубашки и с натугой потащили вверх, а под рубашкой не было вообще ничего, кроме самой Аниты.

      – Тили-тили-тили-тили… Тессто, теесто…

      Он эльфушиного пенья мутилось в голове, и бежали мурашки по голой спине, голой до самых пяток.

      Фонарик с цветными стеклами опрокинулся на бок и погас.

* * *

      – Ты… знал? Про эльфушей?

      – Не знал.

      Анита смеялась:

      – Зна-ал… Все знал…

      Юстин обомлел:

      – А ты… знала?

      – Все знают, – смеялась Анита, – что эльфуши клюют на детей и на влюбленных… Я-то сразу все поняла, когда ты мне манок показал…

      Юстин чувствовал себя очень красным, очень счастливым и очень глупым. Они лежали в сене, под навесом, и Аните пора было уходить, но она не могла, потому что небо заволокло тучами и собирался дождик.

      – Ты права, – сказал Юстин, закрывая глаза. – Тебя не обманешь… Конечно, я знал.

      …Он чувствовал, как выступают на глазах слезы. Не от горя; Анитины губы были средоточием всей на свете нежности, у Юстина будто горячее солнце взорвалось внутри, он плыл, как в топленом молоке, и ничего, кроме Анитиных увлажнившихся глаз, не видел.

      – Тили-тили… – еле слышно пели в ушах несуществующие голоса.

      По навесу стучали капли, Юстин плавился в своем счастье, пребывал в своем счастье, в их общем, разделенном, оранжевом и синем, ярком солнечном счастье. Потом они долго лежали, убаюкивая друг друга, не было холодно, ни о чем не надо было беспокоиться, и закопченное Анитино стеклышко с отшлифованными краями лежало у Юстина на голом плече.

      Потом он заснул.

* * *

      Только месяц спустя после визита вербовщиков дед почувствовал в себе достаточно сил, чтобы выйти «в мир». Юстин отговаривал его, но дед был непреклонен; выстругал себе палку, обмотал ноги тряпками и пошел – до ближайшего хутора, за новостями.

      Вернулся на другой день – прихрамывающий, но довольный.

      Новостей и в самом деле оказалось выше крыши. Краснобрового свергли; говорят, сам он сгинул где-то в горах, сорвался с кручи, уходя от погони. Ушастый Звор вошел в княжью столицу,