Прекрасная Аза. Николай Лесков

Ты, верно, уже давал обет и опять его нарушил?

      – Да, ты отгадал: я сделал это дурное дело – я давал обет.

      – Почему же ты называешь обет дурным делом?

      – Потому, что христианам запрещено клясться и обещаться, а я, какой ни есть, все же христианин, и, однако, я давал обет и его нарушил. А теперь я знаю, что разве может слабый человек давать обет Всемогущему, Который предуставил, чем ему быть, и мнет его, как горшечник мнет глину на кружале? Да, знай, старичок, знай, что я имел возможность бросить скоморошество и не бросил.

      – И почему же ты не бросил?

      – Не мог.

      – Что у тебя за ответ: все ты «не мог»! Почему ты и мог и не мог?

      – Да, и мог и не мог, потому что… я небрежлив – я не могу о своей душе думать, когда есть кто-нибудь, кому надо помочь.

      Старец приподнялся на ложе и, вперив глаза в скомороха, воскликнул:

      – Что ты сказал?! Ты ни во что считаешь погубить свою душу на бесконечные веки веков, лишь бы сделать что-нибудь в сей быстрой жизни для другого! Да ты имеешь ли понятие о ярящемся пламени ада и о глубине вечной ночи?

      Скоморох усмехнулся и сказал:

      – Нет, я ничего не знаю об этом. Да и как я могу знать о жизни мертвых, когда я не знаю даже всего о живых? А ты знаешь о тартаре, старец?

      – Конечно!

      – А между тем, я вижу, и ты не знаешь о многом, что есть на земле. Мне это странно. Я тебе говорю, что я человек негодный, а ты мне не веришь. А я не поверю тебе, что ты знаешь о мертвых.

      – Несчастный! Да ты имеешь ли даже понятие о Самом Божестве?

      – Имею, только очень малые понятия, но в том не ожидаю себе великого осуждения, потому что я ведь не вырос в благородной семье, я не слушал уроков у схоластиков в Византии.

      – Бога можно знать и служить Ему без науки схоластиков.

      – Я с тобою согласен и так всегда говорил в уме с Богом: Ты Творец, а я тварь – мне Тебя не понять, Ты меня всунул для чего в эту кожаную ризу и бросил сюда на землю трудиться, я и таскаюсь по земле, ползаю, тружусь. Хотел бы узнать: для чего это все так мудрено сотворено, да я не хочу быть как ленивый раб, чтобы о Тебе со всеми пересуживать. Я буду Тебе просто покорен и не стану разузнавать, что Ты думаешь, а просто возьму и исполню, что Твой перст начертал в моем сердце! А если дурно сделаю – Ты прости, потому что ведь это Ты меня создал с жалостным сердцем. Я с ним и живу.

      – И ты на этом надеешься оправдаться!

      – Ах, я ни на что не надеюсь, а я просто ничего не боюсь.

      – Как! Ты и Бога не боишься?!

      Памфалон пожал плечами и ответил:

      – Право, не боюсь: я Его люблю.

      – Лучше трепещи!

      – Зачем? Ты разве трепещешь?

      – Трепетал.

      – И нынче устал?

      – Я уже не тот, что был прежде когда-то.

      – Наверно, ты сделался лучше?

      – Не знаю.

      – Это ты хорошо сказал. Знает тот, кто со стороны смотрит, а не тот, кто свое дело делает. Кто делает, тому на себя не видно.

      – А ты себя когда-нибудь чувствовал хорошо?

      Памфалон промолчал.

      – Я