Народные русские сказки из собрания А. Н. Афанасьева. Александр Афанасьев

и где плохо лежит – тут у него и брюхо болит.

      Вот однажды лежат себе козел да баран и разговаривают промеж себя; где ни взялся котишко-мурлышко, серый лобишко, идет да таково жалостно плачет. Козел да баран и спрашивают:

      – Кот-коток, серенький лобок! О чем ты, ходя, плачешь, на трех ногах скачешь?

      – Как мне не плакать? Била меня старая баба, била, била, уши выдирала, ноги поломала да еще удавку припасала.

      – А за какую вину такая тебе погибель?

      – Эх, за то погибель была, что себя не опознал* да сметанку слизал.

      И опять заплакал кот-мурлыко.

      – Кот-коток, серый лобок! О чем же ты еще плачешь?

      – Как не плакать? Баба меня била да приговаривала: «Ко мне придет зять, где будет сметаны взять? За неволю придется колоть козла да барана!»

      Заревели козел и баран:

      – Ах ты серый кот, бестолковый лоб! За что ты нас-то загубил? Вот мы тебя забодаем!

      Тут мурлыко вину свою приносил и прощенья просил. Они простили его и стали втроем думу думать: как быть и что делать?

      – А что, середний брат баранко, – спросил мурлыко, – крепок ли у тебя лоб: попробуй-ка о ворота.

      Баран с разбегу стукнулся о ворота лбом: покачнулись ворота, да не отворились. Поднялся старший брат, мрасище*-козлище, разбежался, ударился – и ворота отворились.

      Пыль столбом подымается, трава к земле приклоняется, бегут козел да баран, а за ними скачет на трех ногах кот серый лоб. Устал он и возмолился названым братьям:

      – Ни то старший брат, ни то средний брат! Не оставьте меньшого братишку на съедение зверям.

      Взял козел, посадил его на себя, и понеслись они опять по горам, по долам, по сыпучим пескам. Долго бежали, и день и ночь, пока в ногах силы хватило.

      Вот пришло крутое крутище*, станово становище*; под тем крутищем скошенное поле, на том поле стога что города стоят. Остановились козел, баран и кот отдыхать; а ночь была осенняя, холодная.

      «Где огня добыть?» – думают козел да баран.

      А мурлышко уже добыл бересты, обернул козлу рога и велел ему с бараном стукнуться лбами. Стукнулись козел с бараном, да таково крепко, что искры из глаз посыпались; берестечко так и зарыдало*.

      – Ладно, – молвил серый кот, – теперь обогреемся, – да за словом и затопил стог сена.

      Не успели они путем обогреться, глядь – жалует незваный гость мужик-серячок Михайло Иванович.

      – Пустите, – говорит, – обогреться да отдохнуть: что-то неможется.

      – Добро жаловать, мужик-серячок муравейничек*! Откуда, брат, идешь?

      – Ходил на пасеку да подрался с мужиками, оттого и хворь прикинулась; иду к лисе лечиться.

      Стали вчетвером темну ночь делить: медведь под стогом, мурлыко на стогу, а козел с бараном у теплины*.

      Идут семь волков серых, восьмой белый – и прямо к стогу.

      – Фу-фу, – говорит белый волк, – нерусским духом пахнет. Какой-такой народ здесь? Давайте силу пытать!

      Заблеяли козел и баран со страстей*, а мурлышко такую речь повел:

      – Ахти, белый