Транссибирское Дао. Валерий Уколов

он шепчет: «Скорей, вложи руки в раны».

      Не могу двинуться. Человек закрывает глаза и тяжело выдыхает.

      Купол затягивается, возвращая роспись. В эти мгновения с купола капает кровь…

      Купол затянулся. Всё вернулось. Я вышел из храма и натолкнулся на безногого нищего, ползающего по ступеням. Шёл дождь, и нищий смотрел, как вода смывает кровь с моей головы и течёт ему под руки.

      – Вот видишь, – сказал нищий, когда вода стала чистой, – нужно быть очень мужественным, чтобы осознавать, что он больше не вернётся, и всё зависит теперь от тебя. Ты и я, мы все – его продолжение, но эта вера может быть верой даже одного человека. Он тоже был тогда одинок. Один оставался, и тот воин.

      «Какой ещё воин?», – подумал я, но спросить не успел: удар молнии отбросил меня куда-то очень далеко.

      Я очнулся на поросшем травой холме между бетонными глыбами и кусками арматуры. Вокруг холма висели остатки колючей проволоки с ржавыми табличками «ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА. СТРЕЛЯЮ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ». Но самое удивительное: я мог видеть сквозь холм. Я лежал и видел, что находится подо мной. Глубоко вниз уходила огромная шахта. Я понял, что это пусковая шахта большой баллистической ракеты. Она была завалена бетонными обломками и кусками покореженного железа. Её взорвали по договору о ядерном разоружении. Ещё глубже и чуть в стороне находился бункер управления шахтой. Его тоже взрывали, но взрыв получился слабый. Бункер треснул, вход обвалился, сквозь трещины сочилась вода, но помещение сильно не пострадало. Даже оставшиеся приборы – те, что ещё не вынесли, – уцелели, и работало аварийное освещение. В этом бункере за пультом управления сидел майор ракетных войск, опустив голову на руки, и плакал. На экране приборной доски, как отрывки документального фильма, проходило его недавнее прошлое. После последнего боевого дежурства майор сильно выпил. Он уснул в подсобке, не слыша как минировали помещение, и очнулся от сотрясения бункера с сильной контузией. Чтобы выжить, майору пришлось есть крыс. Позже он приручил крота, который таскал с близлежащих огородов овощи.

      На экране исчезало изображение плачущего человека. Экран погас. Майор говорил с собой:

      – Почему я? Почему меня не заметили при эвакуации? Или же оставили специально? Я как-то возразил полковнику, уже и не помню по поводу чего, но возразил мягко, корректно, и когда его лицо вспыхнуло гневом, я взял свои слова обратно и прилюдно извинился. Неужели он не забыл? Нет, полковник сюда не опускался. Он должен был дать приказ. Но кто б на это пошёл? Кто минировал бункер? Вспомнил! Это мой бывший приятель по училищу, тот капитан. Конечно, он не простил того, что я трахнул его жену, когда мы были ещё лейтенантами. И то, что, когда мы обмывали капитанские звёзды, я разбил ему машину. А когда он, наконец, получил квартиру, я подрался с ним на кухне, опрокинув горящий примус, и квартира выгорела. Он хотел пристрелить меня во время ночного дежурства, но я вовремя проснулся и проломил ему голову табуреткой. Нас развели по разным гарнизонам, и я забыл о нём, но теперь понимаю,