Всегда говори «Всегда» – 4. Татьяна Устинова

борщ – наверное, Димке.

      – Просто сытый голодного не разумеет. Ты меня не понимаешь, потому что у тебя все хорошо. У тебя же на лбу крупными буквами написано: «Жизнь удалась!»

      – Это хорошо, что у меня на лбу так написано, – усмехнулась Ольга. – Значит, умею лицо держать…

      – Ой, перестань… Опять будешь про Оксану вспоминать? – Надя с остервенением начала резать хлеб – прямо на столе, не подложив доску. – Пора бы уже успокоиться! Ты дальше своего носа ничего не видишь! Тебе только твои проблемы кажутся настоящими! Потому и Оксану тогда проглядела! Только о себе думаешь! Муж налево сходил! Вот горе! Это смешно, Оля!

      – Надя, я не хочу с тобой разговаривать в таком тоне. И не хочу видеть, как ты губишь себя!

      – Не смотри! Не разговаривай! Я тебя не звала! Уйди от меня!

      – Наденька… – Ольга попыталась снова обнять ее, но Надя резко обернулась с ножом в руке и с перекошенным от злобы лицом:

      – Пошла вон!

      – Мама! – закричал Димка из детской.

      Ничего не оставалось, как взять сумку и уйти. Она проиграла эту битву за подругу. И что делать дальше – не знала…

      На вечерний рейс она уже опоздала, поэтому поехала домой. С тяжким сердцем. С разрывающейся на части душой.

      Тогда, из секты, ее выдернула беда с Петей… Ну не желать же Димке-маленькому плохого, чтобы Надьку спасти!

      В лобовое стекло хлестал дождь, и дворники смахивали косые длинные струи, словно утирая слезы Вселенной.

      Зазвонил телефон. Ольга ответила, даже не посмотрев, кто звонит – впрочем, она и так знала.

      Сергей снова начнет ее уговаривать поскорее вернуться в Новосибирск. Она уже набрала воздуха, чтобы сказать: «Я приеду, только когда с Надей все будет в порядке», как услышала чужой, далекий голос Барышева:

      – Оля, отец в реанимации. Сердце.

      – Сережа! Я сейчас! Я прилечу!

      Она развернулась через двойную сплошную и помчалась в аэропорт, давясь слезами и чувством вины.

      Это из-за меня… Из-за меня… Я уехала, а папа подумал, что я до сих пор не простила Сережу…

      Сознание то угасало, то возвращалось, позволяя слышать обрывки фраз.

      – К Борису тебя везем, – услышал он слова сына и, ощутив легкую тряску, догадался – он на носилках, в «Скорой». Догадку подтвердила взвывшая сирена, новой болью отозвавшаяся в сердце. – Все будет хорошо, – добавил Сергей почему-то детским плачущим голосом, каким в восемь лет отпрашивался гулять.

      – Олю… и детей… береги… И Юру… не бросай… помоги ему… Из него… толк… выйдет… – Кажется, у него получилось это сказать, потому что сын сжал его кисть и нормальным, взрослым голосом бодро сказал:

      – Пап! Мы еще всей семьей, всем городом его победу отпразднуем.

      Он понесся куда-то с бешеной скоростью, его затягивало в бесконечную, свистящую, светлую воронку, и последняя мысль была: «Оставайтесь. Живите. Мне хорошо. Я многое сделал. Много успел…»

      Он сказал бы это вслух, если б мог, но – все летел, летел вдаль, в этот белый