Бриллиант «Dreamboat». Сергей Анатольевич Петушков

либо милости прошу к нам, но уже в другом амплуа: осколок царского режима, всецело и с усердием преследовавший революционеров-подпольщиков, а значит, злейший враг Советской власти. Выбирайте…

      Фома Фомич по началу, естественно, ерепенился и кочевряжился, но разговор у Ордынского оказался коротким: так Фома Фомич попал в ЧК. Отсидев неделю и осознав грозящую ему весьма незавидную участь, господин Нистратов, ничтоже сумняшеся, дал полное согласие на негласное сотрудничество с Новоелизаветинской ЧК, после чего был отпущен восвояси и зажил жизнью вроде бы прежней, но снедаемый внутренним страхом. А через непродолжительное время случилось трагическое событие, весьма порадовавшее бывшего офицера Отдельного корпуса жандармов, а ныне тайного осведомителя Новоелизаветинской Чрезвычайной комиссии: Ордынский погиб. Неделю Фома Фомич ожидал нового визитёра из ЧК, но всё было тихо, никто его не тревожил. Казалось, новые хозяева о господине Нистратове начисто позабыли, хотя сам Фома Фомич доподлинно знал, что в делах разведки и политического сыска такого не бывает, но уж очень хотелось верить, что на этот раз пронесло. Теплилась потаённая, но весьма привлекательная мысль, что Ордынский попросту не успел или не счёл нужным сообщить коллегам-чекистам о новоприобретённом агенте, бывшем жандармском офицере. В гибели председателя ЧК, кстати, имелось множество странностей, но Фома Фомич заставлял себя об этом не думать, надеялся, что скинул ненавистные чекистские оковы.

      Подпоручик Иван Тихонович Василевский был еще сопливым Ванькой, когда Фома Фомич службу заканчивал. Стройный, как гитарная струна, белокурый, с изящно закрученными и поддерживаемыми в таком положении фиксатуаром усиками, Иван Тихонович имел натуру весьма утончённую и возвышенную, обожал и постоянно декламировал вслух стихотворные сочинения Михаила Юрьевича Лермонтова, Константина Николаевича Батюшкова, а особенно, Дениса Васильевича Давыдова. Томные дамы полусвета млели в обществе красавца подпоручика и мило краснели, когда, оставшись наедине, он нашёптывал им весьма фривольные стишата Баркова. Успех у дам Василевский имел головокружительный, потому среди своих получил иронически-пренебрежительную кличку «Красавец». Ибо, несмотря на весьма авантажную внешность и манеры, жандармским сыщиком Василевский был, откровенно говоря, так себе, ни рыба, ни мясо, талантом не блистал и никакого серьёзного дела выполнить был не в состоянии. А уж скромного жалования на плотские утехи и развлечения не хватало отчаянно, потому во внеслужебное время Иван Тихонович начал втихую промышлять разбоем. Фома Фомич об этом догадывался, но предпочёл в то время благоразумно промолчать, а тут случилась революция, жандармская служба стала более не востребована, Василевский окончательно переметнулся на неблагодарную, но весьма прибыльную стезю бандитизма, перестав корчить из себя приличного господина. Поначалу деньги текли рекой, «Красавец» наводил в городе изрядный