Бриллиант «Dreamboat». Сергей Анатольевич Петушков

не везёт в картах – повезёт в любви!

      – Вам, Пётр Петрович везёт и в том и в этом!

      – Не буду спорить, фортуна меня любит.

      – Макао, – блаженно прикрыл глаза Юрий Львович Рубинштейн, профессиональный игрок, баловень судьбы, впрочем, Пётр Петрович знал наверняка, в явном мошенничестве, либо другом каком передёргивании в картах пока не замечен, с таким сразиться настоящее удовольствие: противник более чем достойный.

      – Макао, – повторил Рубинштейн, меча карты. – Любимая игра великой императрицы Екатерины Великой. Уж и мастерица была Её Императорское Величество! Знаете, Пётр Петрович, играла на бриллианты, по карату за каждую девятку. Ходят слухи, однажды проиграла знаменитейший алмаз «Dreamboat», подарок князя Потемкина-Таврического…

      Пётр Петрович открыл карту, ему иронически растягивала губы в улыбке дама бубен, пустышка, «жир». Он прикупил ещё одну – король, снова «жир». Потом пришла семёрка, и Пётр Петрович остановился на этом, решив не искушать зыбкий фарт. Юрий Львович с лёгкой полуулыбкой открыл две четверки.

      – Увы-с, Пётр Петрович, ныне фортуна благоволит мне, – хищно оскалился Рубинштейн. Он продолжил метать, Никольский с лёгким холодком в груди открыл трефового валета. Да что ж такое! Следующей пришла девятка пик, Пётр Петрович глубоко в подбрюшье загнал торжествующую ухмылку, Рубинштейн открыл пятёрку и двойку и горестно вздохнул.

      – С Вами бесполезно сражаться, Пётр Петрович, плетью обуха не перешибёшь.

      Никольский, сияя довольной улыбкой, сгрёб выигрыш, и карточная баталия продолжилась. Взбалмошная дамочка удача, фарт, пруха, везение вертелась, извивалась ужом, выпрыгивала из рук, Пётр Петрович проигрывал, отыгрывался, снова проигрывал. И все-таки он сумел в конечном счете припечатать бубновой восьмёркой рубинштейновских туза треф и шестерку червей.

      – Не угодно ли в качестве услуги за доставленное удовольствие и в знак восполнения проигрыша отужинать в моей компании? Победившая сторона платит.

      Они спустились вниз, в залу, Пётр Петрович, как всегда, уселся за свой любимый столик, возле стены, у сцены, где давалась изысканнейшая гастроль мадемуазель Николь из Парижа. Каким шальным случаем могло занести знаменитость французской столицы в Новоелизаветинск история умалчивала, хотя Пётр Петрович Никольский об этой проделке фортуны знал доподлинно: мадемуазель Николь, в миру Ольга Константиновна Ларионова, в Париже никогда не была, зато в Петрограде не сошлась с большевиками во взглядах на искусство, не нравилось ей петь и музицировать перед революционной матроснёй за фунт перловки и ржавую воблу, душа требовала шампанского и рябчиков, жареных в сметане с грибочками и ягодным соусом, щедрого и богатого кавалера и скорейшей возможности перебраться в Париж. То, что словарный запас французского мадемуазель Николь насчитывал не более десятка слов, решающего значения не имело, она умело имитировала бретонский акцент и заграничное поведение и пользовалась оглушительным