Море имен. Ольга Онойко

круг, небо вокруг, – пели на уроках музыки, – это рисунок мальчишки…» Дай сейчас Инею альбом, краски, кисточку – именно так он и стал бы рисовать. Золотым колесом катилось солнце по небу, от края до края земли летал шалый ветер, улыбались ему щекастые облака. Наступили каникулы, дождь кончился, папа вернулся живой.

      Иней крепко зажмурился.

      Когда он открыл глаза, ничего не изменилось.

      Все было по-настоящему.

      – А у меня амнезия была, – сказал папа грустно. – Знаешь, наверное, что такое.

      – Ага, – сказал Иней.

      Они сидели рядышком на скамейке у подъезда, глядели друг на друга и не могли наглядеться.

      – Знаешь, пап, – счастливо сказал Иней, – а я тебя сразу узнал. Я ведь тебя видел, ну, на записях с камеры и на фотографиях.

      – А чего волком зыркал? – обиделся папа. Иней смутился, но папа сразу же засмеялся и снова обнял его, шумно дохнув в ухо.

      «Ну, сын! Здоровый! Мужик!» – сказал он там, на дороге, и сграбастал мужика в охапку вместе с рюкзаком и сменкой. Иней хихикал и всхлипывал, как чокнутый, а папа накрепко прижал его к себе и нес до подъезда на руках, будто маленького. «Ну, рассказывай, как твои дела», – сказал он, спустив Инея с рук на скамейку, и уселся рядом, и долго-долго слушал. Даже когда Иней играл с Ленькой в другие миры, он не трещал так, как сейчас. Он рассказал папе про все – и про Леньку, и про его собаку, и про маму с Аликом, и про Шишова, и о том, как хотел, чтобы Алик забрал его к себе жить.

      – Не переживай, – папа легонько сжал его плечо. – Мы теперь вместе с этим разберемся. Я тебя никогда больше не брошу.

      – Клянешься? – выдохнул Иней.

      – Клянусь, Инька, – серьезно сказал Ясень. – Ты прости меня, если можешь.

      У Инея дыхание перехватило.

      – Да ну тебя… ну тебя, папка! – он чуть не расплакался.

      – Тьфу ты, горе луковое! Разнюнился. Не реви, прорвемся, – сказал папа озадаченно, и Иней засмеялся сквозь слезы. Точно так же говаривал Алик. Теперь понятно стало: так всегда говорил папа, а Алик только перенял слова.

      – Я не реву, – прошептал Иней.

      – Молодец, мужик, – одобрил Ясень. Он улыбался: зубы у него были белые как сахар. – Вырастешь, в горы с тобой пойдем. Парня в горы тяни-гони, не бросай одного его… а?

      – Ага…

      – А знаешь, как тебя по-монгольски зовут? – спросил папа.

      – Не-а, – Иней шмыгнул носом.

      – Цан. Цан-тайджи, Иней-царевич. А маму – Цэнгэл. А меня – Гэрэл.

      – А Алика?

      – Улаан. Я всегда знал, что у меня два сына будет, – раздумчиво проговорил папа. – Это ведь я тебя назвал, Инька, еще когда ты только в проекте был… Слушай, а во что это вы с Ленькой играли? Когда собаку потеряли в лесу? Я помню, когда я малец был…

      И Ясень начал что-то обстоятельно рассказывать, смешно тараща раскосые глаза и размахивая руками. Иней смотрел на него с обожанием. Папа! Живой, настоящий папа, его собственный, только его!..

      – А Алик как? – спросил папа, оборвав вдруг рассказ. – Взрослый совсем теперь. Мелкий-то такой был штрих тощий.

      –