Навстречу звезде. Ярослав Игоревич Пилипенко

обочины в пыли, прикрытый упаковкой от разрекламированного по всем TV-каналам шоколада с невероятно нежным вкусом, который позволяет почувствовать непередаваемые ощущения, и как праздничный колпак надетым на голову стаканчиком из-под кофе, лежал раздавленный котёнок. Рыжая шерсть стала серой, налипшая на неё жвачка… Кровь изо рта и левой глазницы, неестественно выгнутый позвоночник. Повседневный триумф человека над природой. Громогласный крик о бесконечном безумии своей погони за всевластием. И так каждый, в ежедневном стремлении уснуть чуточку значимее, сделать хоть шажочек к тому, чтоб подчинённых стало больше, а вождей меньше. Своеобразная, жутко пахнущая своей глупостью игра в царя горы. Где гора – это точка на горизонтали, и надо забраться вертикально вверх как можно выше. И вот ползут по головам, по телам, по стонущим и сдавшимся в сладостную высь. Повыше от чадящих гниющих тел, как можно дальше от вида собственной жестокости. И, о боги! Ура! Добрался! Цель достигнута! Выше всех! Самый главный! Но вся вонь поднимается вверх, а борьба была жестокой, а конкурентов так много, что до горизонта лишь тела тех, кто не смог, и смрад.

      С этими мрачными мыслями я прошёл под серой аркой в свой двор, заключённый в такие же серые, выщербленные временем муравейники многоэтажных зданий. В центре двора красовалась давно заржавевшая и поломанная детская игровая площадка, обещающая детям, выросшим в таком районе, такую же искорёженную жизнь. Моя квартира была на первом этаже одного из этих муравейников. Однокомнатная малосемейка – угол, где я прятался от опротивевшей мне жизни в давно прогнившем обществе.

      Всегда, заходя в подъезд дома, я испытывал напряжение и старался поскорей зайти в квартиру. Мне очень не хотелось встречаться с соседями, любезно здороваться с этими незнакомыми людьми. Квартира была такой маленькой, что из прихожей просматривался дальний угол комнаты, и лишь кухня скрывалась за стенами ванной с туалетом. Дощатые крашеные полы скрипели, обои выцвели там, где на них падал дневной свет, в люстре горела лишь одна лампочка из возможных трёх. Но всё это меня устраивало, это была моя пещера, и скрип досок даже придавал какой-то уют и дополненность всему этому логову.

      Каждый вечер я слушал матерные вопли соседей сверху, прерывающиеся грохочущей музыкой с такими же нечленораздельными воплями в качестве текста. Улыбаясь при встрече, демонстрируя своё прекрасное воспитание, по вечерам они выписывали такие замысловатые нецензурные обороты в истошных криках, что разгадать значение некоторых фраз для меня было невозможным. Через стены своей квартиры я слышал орущие телевизионные политические дебаты вперемешку с воплями рекламы, которые руководили соседским сознанием и так же сознаниями миллионов внемлющих. Каждый день эти напоказ воспитанные при встрече люди в своих квартирах на полную громкость врубали мешающие спать и есть, заполняющие собой сознание, навязчивые трели. Чтобы не дай бог не дать возможность родиться собственной мысли.