Часовщик. Зима. Ольга Амалфеева

сложно, – она снова засмеялась. – Мужчину нужно будет сначала найти.

      Он долго молчал, внимательно изучая её, перебирал ремешок часов в руках.

      Она тоже молчала, замерев, медленно, как будто проводя пальцем, спускаясь взглядом по морщинке на лбу, длинной брови к щеке, к губам и вдруг, быстро соскользнув с края скулы вниз, тряхнула кудряшками и, снова улыбнувшись, протянула руку ладошкой вверх:

      – Спасибо вам.

      – Да не за что, – он тоже протянул руку в ответ и аккуратно положил часы в её ладонь. – Вам не нужно это делать самой. Приходите, если будет нужна помощь.

      – Спасибо.

      Она взяла коробочку, отошла от стойки, оперла сумочку на выставленное вперед колено и начала рыться в ее многочисленных карманах, ища место, куда положить часы. Он стоял, поставив локоть на стойку, подперев подбородок кулаком, и откровенно любовался ею.

      Она улыбалась. Как другу и соучастнику. Странное легкое ощущение узнаваемости будоражило кровь.

      Он с удовольствием скользил взглядом по шелковой ноге от меха ботинка, охватывавшего тонкую щиколотку, до тени на внутренней стороне бедра, уходившей под юбку. Она как будто нарочно выставила вперед ногу, показывая изгибы и впадинки. Расстегнула какой-то кармашек, косметичку, аккуратно положила часы. Как-то захотелось сжать её всю: сжать рукой эти шелковые кудряшки, остановить колеблющиеся, прыгавшие, дразнившие ласковые спирали, бегущую длинноту круглых коленей. Загрести в кулак смешного енота на толстом свитшоте, пробраться, сжимая, вслед за убегавшей в тень под юбкой линией ноги и остановиться там, зарывшись. Все остановить. Руки, подпиравшие подбородок, защемило тянущей пустотой и желанием стиснуть это теплое, переливающееся, текучее до предела, так, чтобы оно нутром просочилось через пальцы.