Я – счастливый Дед Мороз!. Александр Казакевич

Замерз. Сел в машину. Подождал. Рассмотрел мешок.

      Ничего особенного.

      Тут я отвлекся, потому что всех как прорвало: звонки на телефон, приглашения. Проснулись, наверное!

      И не будешь каждому объяснять, что для меня этот день не веселый, а грустный. Даже трагический, что мне не надо участвовать в общих праздниках.

      Но настроение было светлым. Год, благодаря храму, начинался душевно. А, благодаря Деду Морозу, захватывающе.

      Я нежно погладил мешок рукой. Про себя поблагодарил его сбежавшего владельца за чувство сердечной радости.

      И уехал прочь.

      Мы с мешком путешествовали до вечера. Хороший, добрый день. По поводу забытой вещи никакой Дед Мороз не отозвался. Когда я, наконец-то, собрался вернуться домой, посмотрел на мешок, почему-то вспомнил слова охранника из театра о бомбе. Может быть, поэтому внутрь не заглядывал.

      И сказал мешку:

      – Нет, красавец, к себе я тебя не повезу! Моя дача неподалеку. Дороги сейчас легкие. Вот там полежишь. А потом, когда всякие службы забытых вещей начнут работать, я тебя сдам. Понятно?

      Машину тряхнуло, и от этого получилось, что мешок как бы понимающе кивнул.

      И хорошо, что я поехал на дачу. Если бы не это решение, мог бы ее потерять.

      Когда приближался к своему поселку, обратил внимание, что там полная темень. Только движутся огненные точки. Это были факелы и фонари. Вырубило свет. Кто-то вспомнил, что летом в такой же ситуации именно я смог все починить. Возможно, решили все, у меня есть какой-то ключ к замку на щитке. Вся толпа по-новогоднему пьяных людей, освещавших себе путь подручными средствами, пошла к мне требовать спасательных действий. Я приехал в самые последние мгновения, когда мог перенаправить энергию изрядно выпившей толпы, потому что, не застав меня, они решили вскрыть дверь моего дома в поиске заветного ключа. Но главная угроза была все-таки факелы, которыми они светили в мои окна, стараясь понять, почему не выходит хозяин. Наверное, так до революции выглядело зарождение крестьянских бунтов.

      Одна искра – и все бы мое хозяйство вспыхнуло.

      Я подбежал к этим пьяным людям, отогнал их от дома.

      Мы пошли к щитку.

      Я знал, что замок щитка не на ключе. Бутафорским был замок. Я его снял, отворил дверку щитка и повернул рубильник верх. Щиток вздохнул, взвизгнул, и поселок осветился.

      – С Новым годом, дорогие соседи, – поздравил я.

      Все зааплодировали. Позвали зайти-отметить. Я сказал, что сейчас не могу: за рулем. Вернусь на днях. Тогда и отметим. Обязательно.

      Соседи затушили в снегу факелы, опустили зачем-то прихваченные топоры, неторопливо разошлись.

      Я вернулся к мешку. Открыл дверцу машины. Мне показалось, что он улыбается.

      – Вот, друг, – сказал я ему, – заставил ты меня сюда приехать – и сколько добрых дел я сразу же сотворил: дом спас, людям свет дал.

      Но ты поживи здесь, в моей даче, недолго. Я скоро за тобой вернусь.

      Мешок как бы на меня с пониманием посмотрел. Я отнес его внутрь хозяйственной пристройки.

      И мы расстались.

      Я