Память. Людмила Евгеньевна Кулагина

наконец нашёл приемлемый выход из положения Стах.

      Не дожидаясь ответа, Завадский вышел во двор, взял топор и начал рубить дрова. Через два часа ровненькая поленница лежала у хаты.

      – Если в огород выйду картошку копать, меня односельчане твои властям не сдадут? – спросил Ярославу работник.

      – Никакой власти сейчас в селе нет. Царя нет. Временное правительство до нашей губернии так и не добралось.

      – А армейские командиры?

      – Командиров разных много появлялось. Кто в армию украинскую агитирует, кто в революционеры зовёт. Выбирай – не хочу, кому что больше нравится! Лишь бы не работать! Болтать-то веселее! А хлеб можно просто у баб забрать. Защитить нас некому, мужиков всех поубивали на фронте.

      – Тогда, дай, пожалуйста, одежду. Я пойду друзей своих позову. Мы живо всю картошку тебе выкопаем!

      Ярослава принесла одежду, отдала и долго грустно смотрела вслед уходящему гостю, опершись на плетень. Видно не верила, что Стах вернётся.

      7. Новая жизнь

      Резкий крик прорезал глубокую, вязкую тишину ночи, разорвав её надвое, как рвётся ткань, делясь на две половины. У Олеси, жены старшего сына Ганны, начались роды. Тишина в ближайшее время в этом доме не предвидится. Новая жизнь громко заявляет о своих правах в этом мире, в этой семье, претендует на место в доме, на место в сознании каждого, кто здесь живёт, и будет напоминать о себе регулярно, будто опасаясь, что кто – то подумает о чём – то другом, отвлечётся от главного хоть на миг. А главное в этом доме отныне – эта новая жизнь, новый человек, пока ещё ничего не понимающий и едва видящий, но уверенный, что его жизнь важнее всего вокруг.

      И действительно, всё в доме с этого момента начинает крутиться вокруг младенца: распорядок дня, смена периодов шума и тишины в доме, всё зависит от того, спит малыш или бодрствует. «Такой маленький комочек, а столько власти» – так думалось мне. Скоро появится и второй ребёнок – у Орины.       Но что-то пошло не так. Прошло уже десять месяцев с тех пор, как муж Орины, Виктор ушёл воевать, а ребёнок не рождался. Ганна приглашала, знахарок, даже врача привозила из города, но они говорили, что у Орины всё нормально. Чувствовала она себя хорошо. Когда пошёл одиннадцатый месяц, Ганна запаниковала окончательно, ходила сама не своя.       И вдруг, как-то утром Ганну осенило. Новая мысль прожгла мозг. Ганна позвала Орину и ушла с ней в сарай. Через полчаса Орина вышла из сарая заплаканная, быстро, насколько это возможно с её пузом, убежала к себе в комнату, следом вышла Ганна, злая, свирепая, взлохмаченная, как ведьма, схватила вожжи и громко крикнула Семёна. В ответ тишина.

      – Сёмка! Не выйдешь, найду и пришибу, – орала Ганна не только на весь дом, но и на всю улицу.

      – Ты в любом случае меня пришибёшь, – ответил, медленно сползая с крыши сарая, Семён, – Что ж, бей! Орину только не трогай!

      – Ах, он ещё мне указывать будет, кого трогать, кого нет! Ты хоть трошки думал бы иногда! – ругательства и удары попеременно сыпались на Семёна. Вожжи опускались Семёну на плечи, на спину, на голову. Ганна буйствовала. Семён