Карамазовы. Федор Достоевский

гораздо лучше меня. Он живет в Озерной улице, в доме мещанки Калмыковой… Ради Бога, Алексей Федорович, сделайте мне это, а теперь… теперь я несколько… устала.

      Она вдруг так быстро повернулась и скрылась опять за портьеру, что Алеша не успел и слова сказать, – а ему хотелось сказать. Госпожа Хохлакова схватила его за руку и вывела сама. В прихожей она опять остановила его, как и давеча.

      – Гордая, себя борет, но добрая, прелестная, великодушная! – полушепотом восклицала госпожа Хохлакова. – Милый Алексей Федорович, вы ведь не знали этого: знайте же, что мы все, все – я, обе ее тетки – ну все, даже Lise, вот уже целый месяц, как мы только того и желаем, и молим, чтоб она разошлась с вашим любимцем Дмитрием Федоровичем, который ее знать не хочет и нисколько не любит, и вышла бы за Ивана Федоровича, образованного и превосходного молодого человека, который ее любит больше всего на свете. Мы ведь целый заговор тут составили, и я даже, может быть, не уезжаю лишь из-за этого…

      – Но ведь она же плакала, опять оскорбленная! – вскричал Алеша.

      – Не верьте слезам женщины, Алексей Федорович, – я всегда против женщин в этом случае, я за мужчин.

      – Мама, вы его портите и губите, – послышался тоненький голосок Lise из-за двери.

      – Нет, это я всему причиной, я ужасно виноват! – повторял неутешный Алеша в порыве мучительного стыда за свою выходку и даже закрывая руками лицо от стыда.

      – Напротив, вы поступили, как ангел, как ангел, я это тысячи тысяч раз повторить готова.

      – Мама, почему он поступил как ангел? – послышался опять голосок Lise.

      – Мне вдруг почему-то вообразилось, на все это глядя, – продолжал Алеша, как бы и не слыхав Лизы, – что она любит Ивана, вот я и сказал эту глупость… и что теперь будет!

      – Да с кем, с кем? – воскликнула Lise. – Мама, вы, верно, хотите умертвить меня. Я вас спрашиваю – вы мне не отвечаете.

      В эту минуту вбежала горничная.

      – С Катериной Ивановной худо… Оне плачут… истерика, бьются.

      – Что такое? – закричала Lise уже тревожным голосом. – Мама, это со мной будет истерика, а не с ней!

      – Lise, ради Бога, не кричи, не убивай меня. Ты еще в таких летах, что тебе нельзя всего знать, что большие знают, прибегу все расскажу, что можно тебе сообщить. О Боже мой! Я бегу, бегу…

      Госпожа Хохлакова наконец убежала. Алеша, прежде чем идти, хотел было отворить дверь к Lise.

      – Ни за что! – вскричала Lise. – Теперь уж ни за что! Говорите так, сквозь дверь. За что вы в ангелы попали? Я только это одно и хочу знать.

      – За ужасную глупость, Lise! Прощайте.

      – Не смейте так уходить! – вскричала было Lise.

      – Lise, у меня серьезное горе! Я сейчас ворочусь, но у меня большое, большое горе!

      И он выбежал из комнаты.

      Надрыв в избе

      У него было действительно серьезное горе, из таких, какие он доселе редко испытывал. Он выскочил и «наглупил», – и в каком же деле: в любовных чувствах!