P.S. Я тебя ненавижу!. Елена Усачева

она подпрыгнула, черенком стукнула по тарелке.

      – Ты прямо разрушитель, – лениво прокомментировал Сашка и потянулся.

      Эля медленно взяла свою тарелку, в которой еще оставался салат, поставила на Сашкину, мало что не вылизанную.

      Сознание словно отделилось от нее. Она видела стол, видела, как работают ее руки, как они осторожно складывают одну тарелку в другую, как берут вилки. Понимала, что сейчас произойдет нечто неправильное, но ничего сделать не могла.

      – Я не спорю, – повторила она. – В помойку только надо все выбросить.

      Выключился свет. Алка вплыла в комнату с пирогом, нашпигованным свечками. Огоньки дрожали, превращая ее круглое пухлощекое лицо в маску вампира.

      – О! – искусственно воскликнула Ничка.

      – А вот и помойка!

      Эля опрокинула тарелки над сидящим Максимихиным, подпихнула прилипшую майонезную массу вилкой.

      – Больная! – взвился Сашка.

      Алка оступилась. Пирог поехал вбок. Свечки, задев друг друга, заполыхали.

      – Идиотка!

      Максимихин прыгал по дивану. Фирменный салат оливье вяло стекал с его белых брюк. Дятлов ржал. Ничка, вздернув брови, изумленно качала головой. Свечи капали на пирог. Взгляд Алки был страшен.

      – Совсем, что ли? – прошептала она.

      Эля осторожно поставила тарелки.

      – Больше ничего убрать не нужно?

      Сашка кинулся, но она успела выбежать в прихожую. Он поскользнулся на салате, проехался по паркету.

      Перед ней встала Алка.

      – Ну, спасибо тебе – за праздник!

      – Приглашайте еще!

      Сознание медленно «въезжало» в действительность, и Эля испугалась. Что она наделала? Это же конец!

      Сунула ноги в кроссовки, выпала на лестничную клетку. И уже здесь рассмеялась. Какое у Максимихина было лицо! Они еще не оценили, что она его «помойкой» назвала. А потом вновь стало страшно. Все, Алка ее не простит.

      Шагала вперед, яростно вбивая подошвы кроссовок в асфальт, мечтая, что на каком-нибудь шаге не выдержит, упадет и умрет. Вон как стучит сердце! Вон как тяжело она дышит! Вон как перед глазами все прыгает. Они будут потом рыдать, не сейчас. Сейчас они веселятся (если веселятся, конечно). Но пройдет час, другой, и они пожалеют, что так с ней поступили.

      Эля настолько ярко представила себе свою смерть – как она упадет, как ее найдут, отвезут в больницу, где она будет лежать на холодном столе в морге среди других покойников. Как врачи уйдут и выключат свет, тогда ей станет страшно и одиноко. Как Алка проберется в морг и на Элиной холодной груди попросит прощения, скажет, что любила только ее, что Сашка дурак, заставил изображать из себя равнодушную, что она сейчас сама умрет рядом с ней. И умрет. И они будут лежать вместе. И все те, кто так равнодушно к ним относился, зарыдают на их похоронах. Две могилы, одна плита с надписью: «Они умерли от человеческой жестокости и черствости. Их могло спасти ваше внимание». По границе кладбища промчится всадник на черном коне. Его черный плащ будет развеваться.

      Эля