Ублюдки. Владимир Алеников

от всех подобных мыслей совсем расстроился, уныло побрёл дальше. Некое оживление, правда, вызвал у него шимпанзе. Шимпанзе этот, видимо, чем-то обожрался накануне, ему ж какую только дрянь туда не кидают, хоть везде и написано строго «ЗВЕРЕЙ КОРМИТЬ ЗАПРЕЩЕНО».

      Ну и что, подумаешь, мало ли чего запрещено, кто на это внимание-то обращает?!.

      А шимпанзе, он же дурной, всё в рот тянет, чего не бросят. В общем, у бедняги живот схватило, понос его пробрал.

      Сидит, дрищет, глазами хлопает, прямо жалко его. А народ-богатырь вокруг толпится, гогочет, изгаляется по-всякому, аж противно. Ну, и шимпанзе эти насмешки, видать, достали. Он привстал, дрисню свою ручищей сгрёб, да как швырнёт в публику. Хорошо, что Зозулин далеко стоял. Все, кто у клетки грудились, в жидком говне оказались. Течёт по ним, воняет, тут уже не до дразнилок.

      Одна женщина даже жаловаться побежала в администрацию. А что ей администрация сделает? Салфетку даст рожу вытереть, а шимпанзе – строгий выговор с занесением в личное дело.

      Зозулин усмехнулся, одобрительно махнул шимпанзе рукой и уже в более приподнятом настроении зашагал на новую территорию, через дорогу. Решил он там террариум посетить. Все эти рептилии – змеи там, крокодилы – у него всегда особый интерес вызывали.

      Ему нравилось, как, например, крокодил вроде лежит неподвижно, бревно бревном, даже не поймёшь, живой он или нет, по глазам-то никак не разберёшь, глазки маленькие, пойди разгляди. И так вот он часами может лежать, у него ж терпение бесконечное, а вот брось ему монетку в морду, он тут же молниеносно отреагирует, пасть мгновенно раззявит, только зубищи мелькнут, а их там у него целых пятьдесят шесть штук, в два ряда. И опять потом лежит, будто ничего и не было, будто почудилось, как он только что челюстями-то кляцал.

      В общем, это вам не львы, не млекопитающие, короче. С рептилиями не договоришься.

      Не закормишь их, не задобришь, не покоришь. С ними всегда надо начеку быть, никогда неизвестно, чего от них ждать.

      В террариуме Зозулин совсем оттаял, животные там такого жалкого впечатления не производили. За стеклом везде лампы горели, вроде как у каждого своё маленькое солнце светило. Удав, правда, пребывал в оцепенении, то ли спал, то ли думал о чём, у них ведь не разберёшь. Зато остальные змеи ползали, на дерево залезали, в песок зарывались, видно, что им неплохо, тепло.

      Особенно Зозулину понравилась такая маленькая тоненькая зелёная змейка. Узеньким ручейком струилась она по песку, сворачивалась в колечко, изящно поднимала вверх чуть сплющенную головку, поблескивала крошечными чёрными глазками.

      Зозулин, наверное, минут сорок около неё проторчал, очень уж эта змейка его впечатлила. Народу вокруг было немного, никто ему не мешал. Тем более что следующее, соседнее со змейкой застеклённое помещение пустовало, видимо, там кто-то помер, а нового пресмыкающегося жильца ещё не подселили.

      В конце концов Зозулин даже стихи сочинил, с ним это иногда бывало. Настроение вдруг такое найдёт поэтическое, и вот, пожалуйста – стихи сами по себе и возникают:

      Змею