Убийство под аккомпанемент. Найо Марш

там не застав, она рассеянно прошла через площадку и, толкнув величественные двойные двери, заглянула в бальный зал.

      Позолоченные стулья и музыкальные пюпитры стояли полукругом, как островок среди блеска начищенного паркета, перед ними высился рояль. На его опущенной крышке в сюрреалистическом несообразии были разбросаны несколько зонтов от дождя и от солнца. Подойдя ближе, она узнала среди них черно-белый, очень парижский зонт, с которым ее тетушка десять лет назад произвела фурор в Аскоте. Зонт, как ей помнилось, стал гвоздем туалетов в Королевской ложе, и его много фотографировали. Его преподнес леди Пастерн некий индийский посланник по случаю ее первого замужества, и с тех пор она его очень и очень берегла. Ручка была сделала в форме птичьей головы с рубиновыми глазками. Из этой головы уходило к спицам древко, чудовищно тонкое, многоступенчатое и обвитое платиновой проволокой. Пружинная застежка, открывающая и закрывающая зонт, и полая вставка, к которой она крепилась, были усеяны драгоценными камнями, что было довольно неудобно и в свое время погубило немало перчаток. Когда Фелиситэ была маленькой, ей иногда позволяли откручивать птичью голову и секцию с застежкой, что по какой-то причине неизменно доставляло ей огромное удовольствие. Взяв зонт, Карлайл его открыла и тут же поскорее закрыла снова, посмеявшись над собственной суеверностью. На табурете у рояля высилась стопа нотных листов, а по верхнему бежали сравнительно разборчивые каракули – программа концерта.

      «Выступление в зале, – прочла она. – (1) Старые мелодии в новой обработке. (2) Скелтон. (3) Сэндра. (4) Крутой малый».

      На дальнем конце полукруга стульев и чуть в стороне размещалась барабанная установка: большие барабаны, тамбурин, литавры, маракасы и кокосовые орехи. Карлайл осторожно тронула ногой педаль и нервно отрыгнула, когда грохнула пара тарелок. «Забавно было бы, – подумала она, – сесть и ка-а-ак вдарить. Интересно, каков дядя Джордж в деле!»

      Она огляделась. Здесь состоялся бал по случаю ее первого выхода в свет, для этого бала ее родители сняли дом Пастернов. Как далеки теперь те довоенные годы! Карлайл заново населила призраками воспоминаний голую комнату и вновь ощутила до странности беззаботное веселье той ночи. Она чувствовала, как шнурок программки махрится под нервным давлением пальцев в перчатке. Она увидела написанные на программке имена и заново мысленно их перечитала – убористый шрифт списка погибших. Крестик напротив танцев до ужина был для Эдварда. «Я не одобряю, – сказал он тогда, точными движениями ведя ее в танце и говоря так беспечно, что она, как всегда, засомневалась в его намерениях. – Зачем там так красоваться, да и вообще все…» «Если тебе не весело…» «Да нет же, весело». И он завел один из их «романцев»: «В величественном бальном зале на Дьюкс-Гейт, в лондонском доме лорда Пастерна-и-Бэготта, среди звуков музыки и запаха оранжерейных букетов цветов…» А она вмешалась: «Юный Эдвард Мэнкс увлек свою кузину в водоворот танца». «Как чудесно», – думала она. Действительно было чудесно. Последний танец тоже