Прозаическая триада. Георгий Костин

вмиг сделалась для меня непереносимой. Жадное чавканье жирующих рыб стало меня муторно оглушать. И вот тут мне сделалось по-настоящему дурно. Ноги, задрожав, предательски обмякли. На лбу выступила обильная испарина, и меня начало судорожно рвать.

      – Ничего, ничего. – Виноватым голосом негромко посочувствовал мне Олег. И чтобы я ненароком не оступился в воду, крепко взял меня за ворот пиджака. – И хорошо, что с тобой так – это, ты знаешь, даже к лучшему. Без привычки заходить в дом С с черного входа и нужно с пустым желудком. А то, не дай бог начнет рвать где-нибудь на лестничной площадке или в коридоре. Если кто-нибудь это увидит, то подумает, что ты – из обслуживающего персонала. И на меня донесет, что я якшаюсь с прислугой. Так что – не сдерживайся, пусть лучше сейчас продерет тебя, как от рвотного камня. Все рано или поздно проходят через это…

      A от таких его вроде бы успокаивающих слов меня замутило еще сильнее. Но вскоре мне стало нечем рвать. Даже слизь больше не выходила из желудка. Хотя позывы к рвоте ничуть не ослабли и не сделались реже. Обливаясь потом с головы до ног, я продолжал долго и вхолостую звучно содрогаться, складываясь пополам как перочинный ножик. И когда пронзительно ощутил, что конца таким содроганием не будет, с огромным волевым напряжением заставил-таки взять себя в руки. Распрямился и, вытирая рукавом рот от слизи и пены, хриплым и отчаявшимся голосом закричал Олегу, чтобы он немедленно вывел меня отсюда, иначе я здесь умру.

      – Да, да, конечно, понимаю, понимаю. Сам когда-то был в подобном положении. – Всёрьез за меня испугавшись, засуетился Олег. – Только, ради бога, умоляю, не сдергивай с глаз черную повязку. Потерпи, родной. Идти-то нам осталось – кот наплакал. Возьмись же пока за хлястик моего пиджака и старайся идти за мной нога в ногу. Главное – прыгать-то нам больше не придется. Воздух сейчас значительно посвежеет.

      И действительно, не прошли мы и пяти шагов как откуда ни возьмись образовалось в затхлом стоячем воздухе робкое дуновение. Но и такого дуновения оказалось достаточно, чтобы обильный теплый пот на лице и шее, напоминающий густую слизь, которой меня рвало, сейчас же начал испаряться. Приятно охладил кожу и сотворил недолгое ощущение утренней прохлады после мучительной духоты южной июльской ночи. Однако когда пот высох, мне опять сделалось невыносимо душно. Правда, мы к этому времени успели войти в камыши. И в них почти не ощущался назойливый сероводородно-аммиачный запах. Потому как его заглушил иной, более переносимый – запах гниющей растительности и прелой тины. Тем не менее в камышах я снова обильно вспотел и меня опять стало подташнивать. Не почувствовал я облегчения и когда мы вышли, наконец, на сухую ровную землю. Где твердые, похожие на жестяные, камышовые листья перестали меня царапать. И где даже пахнуть стало совсем по-городскому: как около уличных мусорных ящиков и на задних дворах кафе и столовых – пищевыми отходами и прогорклым дымом.

      – Все, пришли, можешь снимать повязку. – Отдуваясь, сказал мне Олег. – Ты – на территории