Правила неосторожного обращения с государством. Яков Миркин

как это бывает по жизни?

      Истории?

      Их много есть у нас.

      Проклясть. Мандельштам

      День ноябрьский, год символичный – 1933 год. «Мы живем, под собою не чуя страны… Кто мяучит, кто плачет, кто хнычет, лишь один он бабачит и тычет. Как подковы кует за указом указ – кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз».

      Стих этот читать ближним своим. Упоенно. Нельзя не прочитать. Отличный стих. Просится наружу. Но – тсс, никому, а то дойдет – за это расстреляют.

      Разумное соображение – а то. Пять месяцев – и он дошел.

      День майский, год закономерный – 1934 год – арест, но не расстрел, а ссылка.

      В Чердынь, туда, где Пермь Великая, ну а потом – в Воронеж.

      А что в Воронеже? Пытаться откупиться в большеглазой оде.

      Вот, Ода. Зима в Воронеже, год прокуренный – 1937. Долгое, натужное творение, в кармане – нож. «Глазами Сталина раздвинута гора и вдаль прищурилась равнина…». «Он свесился с трибуны, как с горы, в бугры голов. Должник сильнее иска, могучие глаза решительно добры, густая бровь кому-то светит близко…».

      Симметрия: проклясть – и откупиться.

      Проклясть, быть взятым, сосланным, пытаться откупиться, вернуться – опять в Москву, и снова – по симметрии – быть взятым.

      Май, год, сложенный в конверт, – 1938 год, арест. Пять месяцев во Владивостоке – в пересыльном лагере. «Истощен до крайности. Исхудал, неузнаваем почти» – последнее письмо. Декабрь, 1938 год – не пережил.

      В сорок семь лет. В целых сорок семь лет.

      «Кто-то прислал ко мне юного поэта, маленького, темненького, сутулого, такого скромного, такого робкого, что он читал едва слышно, и руки у него были мокрые и холодные. Ничего о нем раньше мы не знали, кто его прислал – не помню (может быть, он сам пришел)…»[2].

      А, собственно, какая разница, кто к нам его прислал.

      Он пришел сам.

      Прозевать. Никитенко

      См.: Сатирикон, 1908, № 5. С. 2. Рис. А. Яковлева

      Перед новым 1835-м годом знаменитый цензор Александр Никитенко был посажен на гауптвахту на восемь дней первым лицом государства (Николаем I) по жалобе митрополита Серафима на то, что были пропущены в печать стихи Виктора Гюго, называвшиеся «Красавице». Он «умолял его как православного царя оградить церковь и веру от поруганий поэзии»[3]. Вот эти стихи:

      Красавице

      Когда б я был царем всему земному миру,

      Волшебница! Тогда б поверг я пред тобой

      Всё, всё, что власть дает народному кумиру:

      Державу, скипетр, трон, корону и порфиру,

      За взор, за взгляд единый твой!

      И если б богом был – селеньями святыми

      Клянусь – я отдал бы прохладу райских струй

      И сонмы ангелов с их песнями живыми,

      Гармонию миров и власть мою над ними

      За твой единый поцелуй!

      По этому поводу Александр, тезка Пушкина (у них были натянутые отношения), заметил, что «следовало, может быть, вымарать слова: «бог» и «селеньями святыми» – тогда

2

З. Гиппиус о встрече с Мандельштамом. // Гиппиус З. Н. Живые лица. Прага: Издательство «Пламя», 1925. С. 100.

3

Никитенко А. В. Дневник в трех томах. Том 1. 1826–1857. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1955. С. 161.