Держава. Том 3. Валерий Аркадьевич Кормилицын

часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки», – ощутил, как чьи-то руки схватили его и куда-то потащили.

      Полностью он пришёл в себя сидя между двух полицейских в санях.

      Голова страшно ломила, а всё тело болело, словно это его разорвало на куски.

      «Следует сказать что-то подобающее случаю», – подумал он, проезжая мимо здания суда с битыми окнами и испуганными в их проёмах лицами.

      А в голове опять шумело, и вновь зазвучал голос: «Четвёртый ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца, и третья часть суши, и третья часть луны, и третья часть звёзд».

      Когда его грубо выдернули из саней у Якиманской части, он прохрипел про деспота, что сидит в его мозгах:

      – Надо его удалить… Избавиться от него, – хрипел он, страдая от адской боли в голове.

      – Чего говорит? – спросил у одного жандарма другой.

      – Ясно чего: Долой деспотизм…

      – О-о! Сенсация! – стал записывать в блокнот случайно оказавшийся возле части судебный репортёр: «Революционер громко кричал: Долой деспотизм! – подумал и приписал: Долой самодержавие!, – и с обидой глянув на оттолкнувшего его жандарма, дописал: Бей сатрапов и царских опричников».

      Ещё сани с убийцей не успели доехать до Никольских ворот, как к останкам мужа бросилась Елизавета Фёдоровна. Она гладила тёплую ещё руку и беззвучно рыдала, глядя на то, что несколько минут назад было её мужем – высоким и красивым человеком.

      Любопытная толпа напирала, так как полиция ещё не прибыла, чтоб её оттеснить от обломков кареты и останков великого князя.

      – Гляди-ка, – услышала княгиня чей-то голос, – голову разорвало, хоть раз в жизни Серёжка пораскинет мозгами…

      Яростно сверкая глазами, она бросилась к толпе, и отталкивая то одного, то другого зеваку измазанными в крови мужа руками кричала:

      – Как вам не стыдно… Человека убили… А вы даже шапки не снимите…

      Кто-то снял, а большинство, внутренне ухмыляясь, наслаждалось видом убитой горем женщины.

      – Люди! Да что с вами? – крестясь, подошла к толпе нищенка. – Ведь ЧЕЛОВЕКА убили…

      Император, узнав о случившемся, заперся в кабинете, велев дежурному камердинеру никого не пускать, даже жену.

      Через два часа, выйдя с влажными, покрасневшими глазами, играя скулами, протянул генерал-адьютанту исписанный лист.

      Вечером вышел манифест: «Провидению угодно было поразить Нас тяжёлою скорбию: любезный дядя Наш, Великий Князь Сергей Александрович, скончался в Москве в 4 день сего февраля на 48 году от рождения, погибнув от дерзновенной руки убийц, посягавших на дорогую для Нас жизнь Его. Оплакивая в Нём дядю и друга, коего вся жизнь, все труды и попечения были беспрерывно посвящены на службу Нам и Отечеству, Мы твёрдо уверены, что все наши верные подданные примут живейшее участие в печали, постигшей Императорский Дом Наш».

      Но в подданных печали как раз-то и не было.

      Генерал Трепов убедился в этом, читая рапорт директора Департамента полиции Лопухина: