Беги. Юля Гавриш

мне сообщила Рита. Перемене, перед которой она поставила меня как перед фактом: «войны не будет, хищники не ведут войн с добычей». И в этом был и ее триумф, и ее ирония, и отражение садистской природы вампира. Было что-то, чего я, безусловно, не могла предугадать, а она точно знала. Рита стала первым охотником в моей жизни. Но тогда еще не существовало правил, по которым я впоследствии научилась жить.

* * *

      – Сева, почему она обратила тебя? – спросила я его в очередной раз.

      – Тебе нужно поспать, – повторил он меланхолично, вынимая изо рта самокрутку.

      – Успею ли я выспаться?! – задумчиво обратилась я скорее сама к себе.

      – Не знаю. Спи. Потом уходи.

      Я подошла к навесу, подтянулась на руках и легла на полку. Как я уже говорила с тех пор, как все началось, наша физиология изменилась. С обретением нового хищника в эволюционной цепочке люди получили немало: например, необходимость во сне сократилась до часа (максимум трех) в сутки. Мы быстрее бегаем на длительные расстояния, меньше едим и при этом дольше живем. Конечно, каждый адаптируется по-разному, но лично мне повезло. Поскольку иметь детей в новом мире практически невозможно (их количество примерно трое на 100 взрослых), природа продлила нам жизненный цикл. По нашим прикидкам взрослая человеческая особь теперь способна прожить до 120–150 лет, если ее не убьет вампир (что маловероятно). Дети стали нашими идолами, богами, чем-то единственно по-настоящему ценным. Все это грустно, но, если бы мне сказали, что в 55 лет я буду выглядеть лет на 25, а чувствовать себя на 20, – я бы не поверила. Слабая компенсация, но хоть что-то.

      Закрывая глаза, я ощутила на своей голове руку Севы. Теплую, как будто человеческую руку, а потом его бархатный голос ответил:

      – Мы были особенные, убивать таких – расточительство.

      – Кто «мы»? – уже сонно спросила я.

      – Тебя она тоже не убила, милая, – ведь так?

      – Еще не убила…

      Я погрузилась в сон недостаточно глубокий, чтобы выспаться как следует, но достаточно крепкий, чтобы он снял все барьеры с моей души, снова стремящейся к губительным воспоминаниям.

      Лева и Лобовский

      Как бы я ни пыталась подавить эти самые опасные для меня воспоминания, стоит только дать слабину – и они со мной. Они делают меня беспомощной, мешают мыслить трезво, они тормозят мои реакции – я уязвима, когда живу прошлым. Но что-то в глубине души держится за мужа, как за последнюю надежду. Когда я засыпаю, то в сознании тут же загружается один образ. Тогда мы еще не были женаты, жили отдельно. Я заболела, и Лев привез меня к себе. Пока я лежала под пледом на диване, он работал на компьютере: щелк, щелк, щелк – монотонно щелкала мышка. Комнату заливал солнечный свет. В каком-то забытьи мне стало казаться, что я лежу в доме своего детства, и пахнет так же, и это щелкают ножницы моей матери, которая занимается шитьем. Щелк-щелк-щелк, и птицы поют на улице.

      Муж так и остался для меня домом – до самого конца. Точнее, до начала новой