Беги. Юля Гавриш

жизни биолог. Так мы называли смесь, которую принимали внутрь, – она могла частично нейтрализовать наш запах, «забивая» его, снижая интенсивность. Эта смесь была необходима и для разведчиков, и для тех, на кого активно велась охота. На меня охота велась всегда. И да, я была разведчиком.

      – Прости, – сказал Лобовский, но в его голосе не было ни раскаяния, ни сочувствия, лишь легкое беспокойство в глазах. Не обо мне лично, он знал, что я справлюсь без этого снадобья.

      – Там есть новая майка, скоро потеплеет. Черная, как ты любишь, – Ольга сшила.

      Я насупилась, разговор про майку мне не нравился, потому что возвращал ту, другую. В моей прошлой жизни Соня придавала большое значение тряпкам. Та, другая одевалась стильно, подбирая каждую деталь. «Про меня такого не скажешь», – с грустью подумала я, рефлекторно стряхнув со своих порванных холщовых штанов грязь, которую, разумеется, уже несколько месяцев было бы невозможно стряхнуть.

      – Еще новости? – спросила я.

      – Информация? – парировал он.

      Есть в относительной безопасности еще приятнее, чем спать. Я достала из пайка что-то смутно напоминающее хлеб – «рженка», как мы ласкового называли наше изобретение, и принялась его грызть.

      – Я вышла на своего охотника. На этот раз – из второго эшелона. Если смогу справиться с ним, как в прошлый раз, мы получим доступ к заводу в Бутово, и кое-что более ценное…

      – Главное, чтобы раньше он с тобой не справился. Что было?

      – Ну так, погонял меня по Пресне. Загнал в зоопарк. Я сбежала. Но теперь я знаю его запах не хуже, чем он мой.

      – Ты осторожна?

      – Пасусь рядом с Севой.

      – Не выяснила, что ему надо от тебя? Столько лет не искал.

      – Нет, но до тех пор, пока мне с ним безопасно, я не особенно стараюсь.

      – Не хочешь узнать правду? Соня… это не он. Да и ты не Соня.

      – Я помню.

      Мы смотрели с ним друг другу в глаза какое-то время. Я еще ждала от него каких-то вопросов, какой-нибудь задачи. Черт, что-то, что придало бы смысл следующим двум неделям моих бессмысленных, как мне казалось, скитаний. Он знал, чего я от него жду. Он молчал умышленно. Мы сознательно не облегчали друг другу существование. Были обязанности, был обмен хлебом и информацией, но стараться психологически облегчить жизнь другому – было соблазнительным преступлением. Нам нужно было развиваться. И каждый занят своим делом.

      – Ты хорошо прячешь мысли?

      – Спросил бы еще, когда я в последний раз ходила в туалет!

      – И когда ты в последний раз ходила в туалет? – рассмеялся Лобовский.

      – Не помню.

      – Значит, все в порядке.

      – Как Давид?

      – Ждет тебя. И он снова задаст тот же вопрос…

      – С известкой помочь?

      – Нет. Ты знаешь, что нам нужно. Не бери на себя лишнего – не одна такая.

      Я улыбнулась. К счастью, не одна. Таких, как я, было много. Если считать в процентах от всех людей, что мы с ним знали. Правда, знали мы теперь немногих. Три колонии по сотне? Тысяча на Москву? Миллион скотов? Тысяча