Бывает…. Юрий Мамлеев

то забуду, – нахально ответила Фрося. – Всегда при мне, – и похлопала по сумке.

      – Ну и айда в будку. Потому как мы теперь после такого виденья уже не совсем люди, правда ведь! Пойдем, зальем горе, что мы не совсем человеки, а я тебе постельку твоего муженька покажу. Где он отдыхал, когда уставал, отдельно от меня и книжку читал. Да мы в эту постель вместе ляжем и забудемся. А то я устала.

      По пути Дружок вел себя совершенно неадекватно. Бросался на соседей по трамваю, облаял окно, норовил выпрыгнуть бог весть куда.

      Дома все трое совершенно обезумели. Из холодильника вынули почти все и завалили этим стол.

      –Почему такой аппетит? – кричала Фрося. Собачка же бегала из стороны в сторону и облаивала развешенные по стенам портреты.

      Тогда Фрося решила плясать.

      Нюра присоединилась к ней. И две родные жирнушки лихо отплясывали свое новое рождение. Ибо, как решили они, разум кончился и наступила новая эра.

      И они лихо плясали, празднуя это начало.

      Иногда Нюрка, глотнув винца, тяжело дыша в ухо Фроси, бормотала:

      – А Колька-то сейчас игде?

      – В носе, – неизменно отвечала Фрося.

      – А как же хоронить его будем? – скуксилась Нюра.

      – А зачем живого хоронить. Нос-то ведь етот живой. Ты сама слышала, как он чихал.

      – А зеркало?

      – Что зеркало?

      – Кто в ем был?

      – Сам Николай Николаевич, но другой стороной. Без носа.

      – Мудрено, – отвечала Нюра.

      – Не мудрее нас самих. Ты на себя-то посмотри, Нюр. Как это тебя Николай Николаевич не пугался!

      Нюра захохотала.

      – А как его хоронить все-таки, – сквозь хохот проговорила Нюра. – Ведь его, с одной стороны, – нету. С другой – он умер. Выход один: похоронить нос, то, что осталось.

      – Бред какой-то, – возмутилась Фрося. – Да кто же разрешит хоронить нос? Такого еще начальства нет на белом свете, чтоб разрешить нос хоронить. Даже атеисты и те ошалеют.

      Вдруг какой-то грохот раздался в небе. То ли гром, то ли еще что-то покрепче. Подруги задрожали и прильнули друг к другу.

      – Лишь бы жить, – проскулили они. Потом опомнились.

      – Да, Фрося, еще по винцу, за бредовую жизнь, по стакану, – и Нюра подмигнула ей.

      – За бредовую жизнь! – повторила Фрося.

      – И за счастье, – воскликнула Нюра.

      – Конечно, за счастье, Нюр. Ведь я теперь понимаю, что бред и счастье – это одно и то же, – добавила Фрося. – Вот, к примеру, Николай Николаевич исчез, а нос оставил здесь, на этом свете. И нос-то живой! Чем не счастье – умереть, а Нос зато живой?!

      Глаза Фроси вдруг наполнились несвойственной ей сверхъестественной мудростью. И отблеск этой мудрости лег на Нюрины глаза.

      – Прощай, Нюрка! – вдруг проговорила наперекор природе Фрося. – Все кончено. Мы уже не здесь. Простись с миром-то, Нюр, – и она толкнула Нюрушку в жирный бок. – Очнись! Где мы?

      – Где мы? – заорала Нюра и воткнула вилку в сельдь (они уже сидели на кухне).

      Что-то происходило в их душах.

      – Знаешь что, Нюр, – хрюкнув, сказала Фрося, когда они уже, совершенно пьяные, упали