На земле Святой Троицы. Николай Коняев

источник, как сделают цех розлива воды, как потекут деньги в их карманы.

      – А монастырь? – спросил один из бизнесменов.

      – А что монастырь? – удивился другой бизнесмен. – Пускай тоже у нас покупают. Мы им, ха-ха, со скидкой отпускать воду будем, как, ха-ха, постоянным покупателям…

      – А на кого участок оформлять будем?

      – Как на кого? На меня…

      – А почему не на меня?

      – Потому!

      Так слово за слово драка завязалась. И вот вместо того, чтобы святой источник приватизировать, один на тот свет отправился, а другой в тюрьму.

      Вот такая история случилась…»

      Попутчица перекрестилась, завершая свой рассказ.

      – А источник? – спросил я.

      – А что источник? – ответила попутчица. – Источник у Богородицы остался…

      7

      Редко кто из приезжающих сейчас в Введено-Оятский монастырь, не побывает на этом источнике Богоматери, источающем дивную целебную воду.

      Сбегая от колодца-часовенки, вода скапливается внизу в небольшом озерке.

      Когда мы спустились туда, словно специально подгадав время, пошел снег.

      Осторожно переступая по скользкому глинистому дну, заходили мы в ледяную воду.

      Перехватило дыхание, когда я окунулся с головой в первый раз. Перекрестился и – снова в воду. А когда окунулся в третий раз – уже не очень-то и хотелось выходить из источника. Как-то необыкновенно тепло и весело стало.

      Нечто похожее происходило и с моими спутниками. Никто не ежился от холода. Не спеша выбрались мы из озерка, оделись и пошли к собору…

      Навстречу нам двинулись к озерку женщины.

      По-прежнему затянуто тучами было небо. Но прибавилось тепла и как будто прибавилось света, и ясно различал я набухшие на ветвях деревьев почки.

      8

      – А когда, – спросил я еще в автобусе у монахини, – когда вы поняли, что удалось возродить монастырь? Когда источник забил?

      – Нет… – ответила монахиня. – Мы это поняли, когда повсюду из монастырской земли косточки людские стали выходить. Мы их собирали и погребали у креста на кладбище…

      Жутковато было думать о костях, которые выходили из земли, чтобы наконец-то отнесли их на кладбище, но это тоже, как и святой источник, часть великого чуда, возрождаемого из мерзости разрухи и запустения монастыря…

      Частью этого чуда видится мне и судьба самой матушки Феклы.

      Страшными и безжалостными для Русской Православной Церкви были десятилетия владычества ленинской гвардии.

      С жалобным стоном валились на землю сбрасываемые колокола, с тихими словами молитвы падали в безымянные могилы расстреливаемые священники. В лютой сатанинской злобе сокрушались кресты и священные алтари.

      Ничего не оставлялось народу. Ни священных книг, ни икон.

      Только память.

      Только больная совесть, в глубине которой и продолжали звенеть сброшенные колокола, петь расстрелянные иноки.

      Я говорю сейчас не о памяти отдельного человека. Многие,