Укус ангела. Павел Крусанов

по всем направлениям. Я тоже иду к ущелью. Связь – только при крайней нужде.

      Капитан выключил рацию и сказал в темноту:

      – Хрена лысого. Остаемся на месте. Эфир они как пить слушают. Пусть верят – меня выманили.

      – Ясный папа, – манкируя уставом, откликнулся Прохор.

      Возле ущелья шла вялая перестрелка, время от времени гулко ухали взрывы. Ничего серьезного там происходить не могло – так, простодушная уловка, представление в виде случайной ночной стычки. Ротные вполне могли разобраться сами. Некоторое время все продолжалось примерно в том же духе, как вдруг снаружи, за стенкой палатки, послышался тихий отчетливый шорох. В тот же миг на мертвом небе зависла очередная ракета, и комбат углядел, как внутрь палатки, отогнув полог, неслышно скользнули две тени. «Прошли все посты, – отметил Некитаев. – И видят в темноте, как ночные зверушки». Однако если гости и видели что-то во мраке, то все же не так ясно, как при свете дня, ибо не приметили засаду и стали молча возиться с чем-то неподалеку от входа. Держа наготове скоропал, капитан дождался, когда небо бледно осветилось очередной ракетой.

      – Давай! – беря на внезапный испуг, гаркнул он и одновременно пальнул в ближайшую метнувшуюся тень.

      Сразу же громыхнул ответный выстрел, и пуля с треском расщепила что-то над правым ухом Некитаева. Как водится, треск он скорее почувствовал, чем услышал: пальба съедает все другие звуки. Затем послышался тупой удар, приглушенный вскрик, и командирская палатка до рези в глазах озарилась шипящим сиянием фальшфейера.

      Один абрек неподвижно лежал на ковре. Пуля комбата поразила его в мозжечок – бритую голову проветривала сквозная дыра размером с грошик. Второй – молодой, безбородый, с неуместной саблей на поясе – стоял на коленях и держался руками за левый бок, куда, по всей видимости, угодил ему сокрушительным сапогом сержант. Перед мятежником на полу валялся пистолет и кустарная полусобранная мина с радиодетонатором.

      – Не бздеть горохом, – бодро посоветовал Прохор бледному табасаранцу и, нагнувшись, поднял пистолет. – Яйца резать не будем.

      Полог отлетел в сторону, и в черном проеме с автоматом наизготовку возник караульный четвертой роты.

      – Лопухнулись! – сверкнул глазами сержант, но комбат остановил его жестом.

      – Убери. – Иван указал вытянувшемуся караульному на мертвого абрека.

      Солдат выволок тело и задернул полог. На ковер из простреленной головы натекла лужица вишневой юшки.

      – Зачем ты пришел? – Ледяной обруч растаял в мозгу Некитаева. – Разве ты не знаешь, что стало с теми, кто приходил до тебя?

      – Знаю. – Лицо табасаранца было цвета мокрого мела, то и дело он судорожно сглатывал слюну. – Их трупы жрали собаки, их бороды ты пришил к свой бурнус.

      – Стало быть, теперь послали тебя – безбородого, – угрюмо усмехнулся капитан.

      – Такой воля Аллах. Старейшина видел. Старейшина сказал – вчера дерево тута на мой двор целый