Укус ангела. Павел Крусанов

зловония и чистые колодцы с вулканчиками ключей на дне. Ирий – это место, где нельзя посадить занозу, потянуть связки, подавиться костью и подхватить насморк. Ирий – это такие края, где запрещено трястись горам, где не бывает самума и где дождь не может лить дольше получаса. Ирий – это зона отсутствия естественных врагов, паразитов и кровососущих. Людей там, конечно, тоже нет, ибо человеку отчего-то важно быть правым. Даже в извержении пустоты. А ирий не терпит соперничества…»

      Оторвавшись от своего философического дневника – толстой, переплетенной в коричневый опоек тетради, – Петр Легкоступов извлек из кармана жилета часы и взглянул на эмалевый циферблат. Князь звал к семи, однако по пути следовало зайти к гадалке, стало быть, из дома выйти придется в пять. Часы показывали половину пятого.

      Петр не доверял расхожим астрологическим прорицаниям, ибо знал, насколько в действительности кропотлив и долог труд составления индивидуальных гороскопов. Не верил он и в возможность прозреть будущее путем исследования ладони, птичьих кульбитов, потрохов и костей домашней скотины, да и бобы с гадальными прутьями, равно как волхования на воде, зеркале и огне, вызывали у него лишь рассеянную улыбку. Также казалась ему сомнительной осведомленность всякого рода спиритусов, шалящих с блюдцами и шельмоватыми медиумами. И тем не менее, забраковав звездочетов, хиромантов, знатоков ауспиции, гиероскопов, скапулимантов, дактилиомантов и прочих папюсов, раз в месяц Петр Легкоступов навещал гадалок, раскладывавших перед ним колоду Таро, арканам которого он отчего-то верил.

      С нынешней провидицей Петр прежде не знался, хотя та имела весьма широкую клиентуру в Петербурге и уже давно была отрекомендована ему вполне положительно. Сегодня наконец он набрал ее номер, и ему назначили время.

      Гадалка жила на Мастерской, куда, наняв такси, Легкоступов добрался менее чем за четверть часа. Стояла середина мая – пора бодрая и чистая, словно недавно из душа. Конфетная фабрика «Жорж Борман», что на Алексеевской, заливала окрестности коричневым запахом шоколада.

      Дверь открыла сухощавая, точно грифель, дама. Ее пышные пепельные волосы, начесанные шапкой и спадающие до плеч, выглядели странно неподвижными, – вероятно, на них не пожалели лака.

      Легкоступов представился.

      – Милости прошу. – Хозяйка, шурша фиолетовым платьем, причудливым и старомодным, отступила в глубь коридора. Вся целиком – пепельная прическа, фигура, платье, браслеты и перстни с минералами – она производила впечатление одновременно чего-то роскошного и жалкого, как мокрый павлин.

      По длинному узкому коридору, где Петр прошел, точно поршень, гоня перед собой ветер, гадалка провела гостя в комнату. Там не было ни воскуренных фимиамов, ни таинственного полумрака, ни эзотерических гравюр на стенах, что Легкоступову определенно понравилось. Посредине, под вишневым шелковым абажуром, стоял круглый стол, покрытый скатертью из тяжелого гобелена; стулья подле стола благородно возносили высокие готические спинки. Прочая мебель также была старинной и добротной, а мелкие изъяны,