Мы правим ночью. Клэр Элиза Бартлетт

знать за что.

      После того, как они чудом остались живы, скаровец проводил ее до двери дома и поспешно ушел, на прощанье сказав:

      – Никуда не отлучайся.

      Ревна ничего не понимала. Может, он ждал, когда появятся остальные члены ее семьи, чтобы арестовать всех вместе?

      – Бедная ты моя, – сказала мама, когда она закончила.

      Они с папой ругали Ревну за попытки использовать Узор, настаивая, чтобы она училась обращаться с искрами, единственной законной в Союзе магией. Однако забыть Узор она не смогла и по-прежнему пользовалась им, когда никто не видел. Научилась скользить по его нитям над землей, а однажды даже взлетела до второго этажа, где спали мама с папой. Но Узор таил в себе угрозу, и из любви к Союзу она себя останавливала.

      – Прости, – сказала Ревна.

      Ей следовало держать себя в руках, особенно сейчас, после ареста папы. И не надо было продолжать упражняться с Узором, даже понемногу и втайне ото всех. Сейчас, вероятно, ее уже не было бы в живых, но маму по причине траура хотя бы отпустили бы с работы на пару дней.

      – Когда закрыли бункер, я так испугалась, что ты…

      Мама сильнее прижала ладонь к затылку Ревны.

      – Ладно, все хорошо, – произнесла она, придвигаясь ближе.

      Нет, все было совсем не хорошо, все было хуже некуда, и они обе это знали, но что еще она могла сказать?

      – А миссис Ачкева все ныла по поводу своей собаки, которую ей запретили взять с собой в убежище. Будто у нас там хватит воздуха для всех божьих тварей на земле…

      – Мама, – тихо предостерегла ее Ревна.

      – Да знаю я, знаю, – сказала мама, слегка шлепнув ее по руке.

      Раньше она была религиозной и каждую неделю ходила в храм. Теперь больше не молилась, но упоминала бога чаще, чем стоило хорошей гражданке Союза.

      – Но тебя с нами не было, и не только тебя, а эту женщину беспокоил только ее несчастный пес…

      Она вздохнула.

      Из груди Ревны тоже вырвался вздох. Им было уютно лежать в постели втроем. Ей очень хотелось испытать облегчение от того, что им удалось пережить налет, но она в это до конца не верила.

      – Утром я напишу папе письмо, – сказала мама, – если хочешь, можешь добавить в него пару строк.

      Ревна ничего не ответила. Ком у нее в горле разросся до запредельных размеров. Конечно, она хотела черкнуть папе пару слов. Ему самому писать не разрешалось, но они могли посылать ему письма, из которых наверняка многое вычеркивал какой-нибудь скучающий офицер из Контрразведывательного департамента на тюремном острове.

      – Знаешь, а ведь он бы тобой гордился.

      Ревна издала тихий звук – то ли смешок, то ли фырканье, то ли всхлип.

      – Потому что я нарушила закон?

      К кончику ее носа скользнула слеза.

      – Потому что спасла человеку жизнь, – ответила мама.

      – Даже если этот человек скаровец?

      Мама смахнула большим пальцем слезы.

      – В этом случае – особенно. Непросто заставить себя спасти того, кого ненавидишь.

      Она