За секунду до сумерек. Евгений Штауфенберг

отец, мол, постарался, у них и сходство было определенное, только он посуше, хотя непонятно в таком случае, откуда у него эта смуглость, да и нос этот горбатый тоже. Собака цепная.

      Ворот встал почти перпендикулярно к огню, так что лицо его и знакомый абрис плеч утопали во мраке. Он, почти не глядя на Чия, небрежно, быстро дернул его за руку, и Чию даже показалось, что в темноте он чуть-чуть брезгливо поджал нижнюю губу. Он что-то сказал Израну, наклонившись вперед, или показал – так было не разобрать. Изран что-то произнес в ответ. Ворот переспросил, Чий не расслышал.

      – Что? – Изран продолжил что-то и растопырил на руке три пальца.

      Все это для него явно не предназначалось, Ир уже куда-то исчез, и, наверное, лучше будет пойти поискать Шагу. «Как дома, мать». Только он один из нас такой и ведь не старается, это у него так естественно получается, надо было один раз начать себя заставлять, когда-то давно, посчитав, что так правильно и сейчас.

      «A-а, ну, привет ему передавай». – Чий фыркнул, – Как это у него так получается? Может, даже не в словах тут дело, а в тоне. Сейчас ему уже стараться бы пришлось, если бы стал говорить, как нормальные люди, ему ведь надо не так: вычурно, серьезно всегда, и если и шутить, то обязательно без дурачества.

      – С какими людьми мы общаемся! – сказал Шага, улыбаясь.

      – Общаемся.

      – Что-то он не в себе сегодня, как будто, да? Все переполошенные какие-то. О чем говорили?

      – Думаешь, я разбирался там… И, вообще, ты меня удивляешь – я от тебя последнего такого вопроса ожидал.

      Они стояли вдвоем у стены напротив входа, специально чтобы наблюдать отсюда за теми, кто играл под кувшином, и за Краюхой.

      – Почему?

      – Я всегда знал, что тут есть один человек, которому они все не интересны, все остальные на брюхе ползают, а он нет, ему даже не интересно смотреть, как остальные ползают, и человек этот ты. Что ты улыбаешься? Я серьезно, вот бери тут любого, вот его, да? И с ним на эту тему можно всегда говорить, а с Шагой нельзя, потому что ему все равно. Что ты улыбаешься, я серьезно.

      – Ну, если ты серьезно, то ты и говори как о серьезном.

      А Шаге все равно.

      – И я, кстати, всегда знал… Короче, лишний повод тебя уважать был. Что бы там не случилось, вот этот человек кривляться не станет. А сейчас?

      – Ты всегда ошибался, значит. Почему я никогда не интересовался?

      – Так казалось.

      – Как ты себе это представляешь? Вот Амбар, он Гроза Амбара, все вокруг него крутится, ну, и даже возьмем, что, положим, меня все с ним связанное волнует слабо, меньше чем других, я все равно в стороне не останусь никак, это тогда мне не здесь быть надо, а там, где его нет. Тогда я действительно, скорее всего, ничего о нем слышать не захочу. Бред же, мы с тобой как будто раньше о нем не говорили никогда?

      – Да по-другому все равно…

      – А о чем, кстати, спрашивал?

      – Да о чем! Пришел? Как дела? Как мать? Как обычно.

      – А ты?

      – Нормально, говорю. Брат пришел, говорю.

      – Брат.