За секунду до сумерек. Евгений Штауфенберг

он и опять победил, правда, сейчас и сам не рад, но победил. Почему так всегда, что в нем такого, ведь не сила – это глупо. А что ум. Вроде, и не он, вернее, не только не ум. Если разобраться, Чий знал его безумно долго, с раннего детства, а это то же самое, что и всегда. За такой отрезок времени о человеке узнаешь все. Можно предсказать, как он будет вести себя в какой-то выдуманной ситуации, случись она на самом деле, со значительной долей вероятности, что он будет делать, а что не будет, и как именно, это Ушастый бы не понял, а он понимает. Но, что интересно, сам повторить не сможет. Почему? Да кто его знает, почему. Но не сможет – факт. Потому что нет у него той же смеси храбрости, наглости, справедливости, жестокости и, кто знает, чего еще, как у того в голове.

      Он услышал, как скрипнули створки ворот, и в толпу вклинился кто-то маленький и вихрастый, стал что-то спрашивать и через некоторое время вышел к ним. Чий узнал его – долговязый, которого он увидел по дороге, где дети играли, тот самый долговязый, который топил в луже стебель полыни.

      – Кгаюха, там тебе пегедали, – у него не было двух зубов спереди, и он картавил, – чтобы не ждали, ничего не получиться. Б*ат твой сказал.

      – Вот же еб, …бляха, – сказал Чий, – как и думал, зря прождали… Твою ж так! Он посмотрел на молчащих, Краюху и отвернувшегося Шагу.

      Скука. Серость. И зря, все зря, Теперь можно было идти домой, он подумал о доме, о брате, который, наверняка, уже спит. Домой тоже не хотелось, он молча взял в руки бурдюк и сделал три крупных глотка, в нос ударил запах алкоголя и старой ягодной настойки с душком.

      – Пойдем, – сказал он.

      И Серый вечер продолжался. Точно такой же, как и все остальные, те же лица, какие видишь изо дня в день, та же обстановка. Небогатые деревенские новости. Главной из которых на сегодня была та, что идти к Громовой сейчас собиралось пол-Амбара, хоть, скорее всего, все откажуться, когда дело дойдет до того, чтоб действительно выходить. Тоже своя традиция такая. Пришел из Степи Драр (это было уже известно), у Куцего завтра свадьба, официально об этом еще не объявили, а может, и не объявят, видимо, много гостей себе не хотят, жадные, дальше еще долго перечисляли случаи, которые происходили с семьей Куцего и в которых их жадность особенно сильно проявлялась.

      Да и нашел тоже на ком жениться, на Инельге Рябой, уродов таких, как же сами, наплодят. Кто-то сказал, что, по слухам, Нарва погиб. Полтора месяца уже как, в Степи, собака одна из своры вернулась (ну, об этом еще неделю назад говорили) …

      Факел догорал. Язычок пламени трепетал на обуглившейся ветоши, утопал в дыму, больше не огибавшем стропилу, а текущем через неё с обеих сторон сплошным густым потоком, и почти не давал света.

      От браги веселее Чию не стало, если не считать эйфории первого времени, которая тут же прошла. Его тошнило, клонило в сон, и больше всего выводил из себя писклявый голос Ушастого Сурана с его детской суетливостью, от этого болела голова, чувствовалось, как раздражающе пульсировало в висках.

      Он смотрел на серые лица и, вяло следя за ходом разговора, думал насколько ему обрыдло видеть все это каждый день. «Пройдет»,