Девушка из разноцветных яблок. Борис Мирза

И яичницу с колбасой и без, когда нет колбасы. А как дорогой Леонид Ильич помрет, то колбасы-то и не станет. Вы тогда больше укропа крошите. В яичнице укроп – дело полезное! И сытость. Трудно будет без Брежнева жить. Натерпимся еще. Как уж эти капиталисты над нами поизмываются тогда. Ох, беда, товарищи вы, товарищи!

      – Все же хорошо, Толя! – говорили ему.

      – Иногда плохо, когда только хорошее! – отвечал он несуразицу.

      И так болтал, пока не прогонят силой.

      Пережил он и папу с мамой, и доктора Степан Степаныча, и Брежнева.

      Когда Брежнева хоронили, сильно плакал. Стоял на улице нашей, на ноябрьском холодном ветру, кутался в пальто и, плотно натянув ушанку, голосил на всю улицу:

      – Кончилась страна рабочих и крестьян, сожрут теперь капиталисты!

      Забрали дурака в больницу. Насовсем. Хоть он и пытался говорить, что и мыться сам умеет, и пенсию забрать, и расписаться, и приготовить может яичницу без колбасы, но с укропом.

      Забрали…

      Квартиру их в старом доме за рынком объединили с другой, и теперь там офис…

      Рябина, которую спас дядя Коля, стоит во дворе. Хоть и нет Толи-дурака, который исчез, с такими обычно что-то да случается…

      И тетя Вера вышла замуж, да уехала в другой район. Жизнь прошла. Жизнь прошла…

      Уезжаю и я.

      – Уезжаешь?

      – Уезжаю.

      – Чего ж ты, – спрашивают – уезжаешь? Плохо, что ли, было жить?

      – Хорошо жилось.

      – А чего тогда?

      – Иногда бывает рябина хорошая, но горькая…

      Кораблик

      Я никогда не любил Богородицу.

      Как все верующие – почитал, совершал поклоны и, когда упоминалось Ее имя, на богослужении и в утренних-вечерних молитвах, произносил слова, величания, просьбы…

      Но все это было совершенно формально и даже несколько с усилием. Потому как Богородица была женщиной. А в прошлой своей жизни к женщинам я относился очень хорошо – романтизировал, влюблялся, оберегал, помогал, женился, воспитывал детей, но всегда считал себя ответственным за все и полагал совершенно постыдным просить о чем-то женщин. Уважение вызывали лишь те представительницы слабого пола, которые выполняли мужские функции – работали, воспитывали детей, содержали семью…

      И вправду, в Евангелии Богородица не запомнилась мне ничем, кроме того, что Ее посетил ангел и сообщил Ей Благую весть. Иисус же и вовсе отказался с Ней общаться, когда она пришла к Нему. Указав на учеников, сказал: «Вот матерь моя и братья мои…»

      Моя дочка Соня несколько изменила мое отношение к Богородице, когда я увидел, как она, будучи лет пяти, подбежала в храме к иконе и что-то долго и весело шептала, то и дело глядя на Ее образ. «Общается, как со своей родной мамой», – подумал я. И улыбнулся, даже немножко позавидовав такой детской вере.

      Сам-то я разговаривать ни с кем не решался. Есть молитвослов. Есть положенные как ежедневное упражнение молитвы. Пятнадцать минут в день можешь и отдать Богу, в конце концов. Ну и попутно женщине, родившей Его. Раз уж так положено.

      Ведя довольно бурную и беспорядочную жизнь, правило я нарушал,