Будь со мной. Марта Винтер

ысленно выдаю приличную тираду матом – ничего не видно, на ощупь достаю какой-то контейнер, ставлю на стол и открываю одной рукой каким-то совершенно немыслимым образом. Пахнет так, будто кто-то умер.

      Черт!

      Два месяца. Два чертовых месяца как в аду. Кормешка дневная, кормешка ночная, работа, квартплата, помыться и поесть, пока ребенок спит. Искренне ненавижу того, кто свалил в закат при малейшем намеке на сложности. Ну, а что, ему-то норм. Захотел ребенка – есть ребенок. Передумал – ушел. Мне же с этого поезда не спрыгнуть, слишком уж все это серьезно. И вот сейчас то, с чем не всегда справляются двое, свалилось на меня одну.

      Снова ныряю в холодильник, но ничего не нахожу. Даже хлеба дома нет. Твою ж!… Смотрю на часы, только пять утра. Ощущение времени изменилось, режим укатился к чертовой матери. Еще один шикарный факт о «чудесном времени в жизни женщины» в одиночестве – немытая голова и ежедневная жалость к себе. Время от времени, пока малыш спит, я просто лежу рядом и беззвучно рыдаю, боясь разбудить кроху.

      Маруся задремала, я же выдохнула и набрала сообщение подруге, чтобы она, если успеет, занесла мне с утра что-нибудь из уже привычного ей списка продуктов.

      Выйти в магазин тоже отдельное дело. Лето, жара, а у меня волосы неделю немытые. Или не неделю. Не знаю точно. Гулять ходим как попало, то утром, то вечером, то как повезет и на балконе. Спускать коляску в шестнадцатиэтажном доме с постоянно ломающимися лифтами рискованно: дважды я застревала на улице, потому что подъемники не работали, а тащить эту бандуру вместе с ребенком на тринадцатый этаж по лестнице просто выше моих сил. Тем более, что на тот момент я себя-то еле держала на ногах – прошла всего неделя после родов, швы болели, все тянуло, и чувствовала я себя так, будто меня переехал поезд. Грузовой, не иначе.

      Но это того стоило.

      То счастье, которое я испытываю каждый раз, когда смотрю на свою малышку-дочь… это бесценно. А каждая её новая умелка, её удивление и изучение нового заставляют меня видеть мир иначе, шире, глубже, более ярким. С появлением крохи жизнь изменилась. Поменялись приоритеты, цели и даже само представление о мире.

      Но усталость и постоянное внимание, которое так необходимо ребенку, просто убивают. Ни минуты на себя. Даже в душе – кроха может проснуться в любой момент.

      Подумав, решаю, что нужно хотя бы выпить чай с сахаром. Слишком уж я голодная. Но в тот момент, когда я нажала кнопку подогрева чайника, раздался звонок в дверь.

      Пришел кто-то явно очень настойчивый.

      Ругаясь, на чем свет стоит, подошла к двери, с намерением растерзать того, кто там стоит. Мельком бросила взгляд на зеркало в прихожей, мое отражение не радует: гулька на голове из уже несвежих волос (не могу вспомнить, когда их мыла), растянутые, хорошо что еще без пятен, джинсы, идеально скрывающие всю красоту – небритость и целлюлит – моих ног, лифчик для кормления и тонкий полупрозрачный кардиган. Запахиваю кофту так, чтобы было не видно белье и ребенка, прижимаю часть полы рукой. Смотрю в глазок, у двери какой-то мужчина. Один.

      Цепляю цепочку и открываю дверь.

      – Что вам нужно?

      Подходит к щели. Лицо кажется смутно знакомым.

      – Привет! – улыбается.

      Твою ж!… Узнаю в нежданном госте Илью. Моего когда-то хорошего школьного друга.

      – Откуда у тебя мой адрес?

      – Ты мне его сама дала два года назад. Не впустишь?

      Оглядываюсь, понимаю, что дома дикий срач. Где-то памперсы, где-то пеленки. Чистые, грязные – не разобрать. Вот блин, еще и поленись мусор вынести. Про грязную посуду и говорить нечего…

      – Знаешь, я как раз собиралась прогуляться. Подожди пару минут, пожалуйста, я переоденусь.

      Парень широко улыбается, но в дом не просится. Вместо этого он прислоняется к стене. Закрываю дверь. Странно, что Маруся не проснулась от шума. Вбегаю в комнату, хватаю вязаное одеяло малышки и на ходу заворачиваю в него кроху, чтобы тут же положить в коляску. Повезло, что я все-таки затащила это изобретение человечества с балкона обратно в квартиру. Снова полубегом направляюсь в комнату, достаю из шкафа какие-то трикотажные брючки и свободную хлопковую рубаху. В коридоре снимаю с вешалки джинсовку оверсайз – вряд ли в это время на улице тепло. Заливаю волосы сухим шампунем и брызгаюсь дезодорантом. Готова. Надеюсь, не сбежит в страхе и ужасе от такой красоты.

      Открываю дверь и с изяществом коровы на льду, перекатываю через чертов порог коляску. Краем глаза замечаю, как у Ильи от удивления вытягивается лицо. Закрываю дверь.

      На последнем щелчке замка, мужчина отмирает и идет вызывать лифт.

      Подхожу следом за ним.

      – Это твой ребенок? – вижу, как у Ильи дернулся глаз. – Ты замужем?

      – Да. И нет.

      Молчит.

      Два года назад он встречал меня с работы, мы ужинали в каком-нибудь несолидном месте, типа Макдональдса или шаурмы, и вели себя как подростки – гуляли, обсуждали видеоигры, пили молочные коктейли, пускали мыльные пузыри… «Большие шишки» впадающие в инфантильность.