Ожидаемое забвение. Виктор Ростокин

нем и вспоминать-то тошно,

      Не то, что часом сожалеть.

      Жизнь загубил вином Тимошка,

      По нем давненько плачет плеть!

      А кто бы ей вооружился,

      Да и пьяньчужку проучил,

      И с плетью по Руси пустился,

      Во благо не жалея сил!

      Видать, нескоро он прибудет,

      Заступник. Может, никогда.

      А кто же грешников осудит?

      Бедой останется беда.

      А русская простая женщина,

      Свой путь немыслимо крутой

      Преодолев в земных мученьях,

      Навек останется святой.

      «Никто не ведает, не знает…»

      Никто не ведает, не знает,

      Куда судьба нас приведет.

      Послал стрелу, она взлетает…

      В каком же месте упадет?

      В каком краю, в какой сторонке,

      На луг цветочный иль в бурьян?

      А ей сробевший взгляд вдогонку

      И голос неземной: «Иван!»

      Стрелу искать – пустое дело.

      Един в дневном кольце мотив:

      Душа чтоб плакала и пела,

      Судьбу за ветреность простив.

      «Порой нам жизнь такое преподносит…»

      Порой нам жизнь такое преподносит,

      Чему названье трудно подыскать,

      Беда незримо нападет, подкосит,

      Оставит долгой смертью помирать.

      Тебя не миновала мета злая,

      Несешь свой тайный жребий. Как несет

      Огонь священный туча грозовая,

      Не ведая, что будет наперед.

      Тебе б сходить во храм и помолиться.

      Юродивому подарить кольцо.

      Потом домой неспешно воротиться,

      Прикрыв ладонью бледное лицо.

      Чужая компания

      Меня ругают, что неразговорчив,

      Меня ругают: говорю не то.

      А кто они? Один – Семен Заморыш,

      Другой навроде Забурун Петро.

      Я с ними «подружил» за кружкой пива.

      Семен – поэт. Петро же – музыкант.

      У первого лиловый нос, как слива,

      А у второго нос, как в ванной кран.

      Но это б ладно… Это все терпимо.

      Терпимо то, что пьют они до дна,

      И пьют они не за свои, вестимо,

      У каждого из них душа черна.

      Той чернотой пропитаны их строчки

      И звуки песен, как блеянье коз.

      Семен орет на маленькую дочку,

      Петро-драчун остался без волос.

      А я доволен, что неразговорчив

      И что порою говорю не то.

      Не потому что в слове неразборчив

      И наизнанку я надел пальто.

      Круги на плесе скоро разойдутся,

      И станет гладь зеркальна, как была.

      Задумки в мысль единую сомкнутся,

      И – белая страница зацвела!

      Я мужикам оставил на похмелье,

      Мне (понял!) эта чуждая среда.

      О, слава Иисусу, что не спелись

      И, верно, не споемся никогда.

      «Дорогу не осилит пеший…»

      Дорогу осилит идущий

С весьма сомнительным смыслом изречение

      Дорогу не осилит пеший,

      Ей нет начала и конца.

      Кто б ни был ты, святой иль