Аддикт. Кризалис. Алиса Чалис

И это опасно! Ты не понимаешь!»

      «Я все прекрасно понимаю. Хорошо. Как хочешь. Узнаю сама».

      Последняя фраза была перечеркана, с трудом удалось разобрать:

      «Все сложнее… поверь мне. Прошу, Л… не ходи туда!»

      – Странно, – Лиля перевернула листок – пусто. Видимо, незнакомец не успел закончить фразу.

      – Что это? – Катя рассмотрела находку и вернула подруге.

      – Понятия не имею. Даже не представляю, сколько это могло здесь пролежать. И кто вообще смог прорваться через этот буквенный ад. Может, кто из студентов? – Лиля захлопнула книгу.

      – О, а вдруг этот листок лежит тут настолько давно, что ты нашла «любовную драму» кого-то из начальства? Сможешь шантажировать повышением.

      – Все равно другим способом не удастся пробиться по карьерной лестнице, – усмехнулась Лиля.

      – Да ладно тебе.

      – Кать, – перебила Лиля, внезапно став серьезной. – После подвала мне еще долго придется доказывать, что я не попытаюсь загрызть своих коллег. На повторном экзамене, что мне устроили в августе, комиссия смотрела на меня чуть ли не через лупу, проверяя, в порядке ли я. Могу ли работать. Им я доказала. Думала, этого хватит, но… теперь всякий раз мне придется начинать это заново. Я надеялась, что… не меня будут винить.

      Катя подняла глаза и медленно захлопнула дневник.

      А ведь Цветкова все еще не знала о том, что ее лучшая подруга очень близко знала Киреева.

      Никто об этом не знал.

      Так захотел Валер.

      – Киреев – монстр, – прошептала Лиля, не в силах больше сдерживаться. Ее просили не говорить о произошедшем. Она сама не хотела лишний раз возвращаться к воспоминаниям, раз за разом переживая случившееся. Но… почему-то от молчания не становилось легче. Лиля не могла поговорить ни с Борисом, ни с кем-то еще… кроме Кати.

      Охотница не искала от подруги ни сочувствия, ни жалости, просто хотела наконец снять этот груз с души.

      – Он выглядел, как человек. Говорил, как человек. Но ему нравилось делать это все со мной. С нами. Я ненавижу его. Никогда в жизни никого так не ненавидела…

      Цветкова сжала страницы книги.

      – Когда я увидела, что его портрет сняли, я не почувствовала ничего, кроме облегчения. Это неправильно, да? Имеет ли право охотник ненавидеть человека, которого просто не успели исцелить?

      Цветкову передернуло: жуткие образы мелькнули перед глазами и тут же исчезли, не оставляя следа. Так работало исцеление: воспоминания подавлялись, отправлялись в подсознание, не причиняя никакого вреда.

      Катенька села перед подругой и коснулась ее рук.

      – Лиля, помнишь, я писала тебе письмо? Что хочу поговорить.

      Цветкова кивнула.

      – Я видела его, – Катя осторожно провела пальцем по рисунку печати. Глаза Цветковой расширились от ужаса.

      – Он… напал на тебя?

      Катя покачала головой. Лиля выдохнула:

      – Поэтому обновили печать? Запрещают говорить