День божьих коровок. Ольга Неподоба

раз, глядя на все это – на снег, на сосны, на зверей и птиц – я думаю о том, что мир природы непозволительно хорош. Он гораздо мудрее задуман и тоньше выполнен, чем мы можем познать или представить. Мы воображаем себя царями природы, но стоит лишь посильнее вздрогнуть поверхности земли, извергнуться из жерла вулкана потоку огненной лавы или просто ветру посильнее дунуть на крутом горном склоне – и весь наш «всечеловеческий царизм» настигает мгновенное развенчание. И гордый «царь природы» неумолимо превращается в уязвимую плоть, взывающую к милости великих сил, такую же беззащитную и подневольную, как все остальные живые существа – большие и малые, сухопутные и водоплавающие. И даже как те, что иногда прикасаются крылами к облакам.

      Мир природы грозен и могуч. И вместе с тем невыносимо, ослепительно прекрасен. Он может одновременно повергнуть нас в пыль и через миг заставить дрожать сердце от умиления каплей росы на лепестке алого мака ранним июньским утром или запахом разогретой полуденным солнцем хвои на белоснежном снегу.

      Он слишком роскошен для нас, ослепших и оглохших на бегу в своем замкнутом круговороте жизни. Вот как, например, недосягаемая роскошь – разноцветная радуга для тех, у кого черно-белое зрение. Зачем это многоцветье, когда ты видишь только черное и белое? Зачем музыка для глухого? И может, потому люди бывают так жестоки к живому миру, что он… НЕПОЗВОЛИТЕЛЬНО ХОРОШ. И осознание собственной слепоты и глухоты вызывает желание мстить, что-ли, этой красоте за свою неспособность ее постичь в полной мере. И особенно за то, что при всем громогласном объявлении о нашем невероятном величии, в глубине души мы прекрасно знаем, что если дрогнет земля, извергнется лава, мы из напыщенных «генералов бытия» превратимся в сметенных огненной волной «рядовых». И в отчаянии побежим к пропасти в обезумевшей стае наших собратьев по планете, ничем не хуже и не лучше их…

      Вился – искрился мелкий снежок, потихоньку укрывая пышные уютные ели и царственно-величественные сосны. Этот первый снег как будто старался украсить и сделать праздничным все вокруг, а мохнатая братия казалась еще красивее – от их посеребренных снежинками меховых нарядов было невозможно отвести взгляд.

      «Эй… – внезапно пробудился во мне внутренний голос. – Мужик, ты… это… вообще… здоров? Ничего не болит, нет? Стоишь тут, умиляешься елочкам и нарядным шубкам, с тобой все в порядке? Тебе не кажется, что сорокалетний здоровый лоб, распускающий сопли перед клеточками с пушистыми зверушками – это нечто, требующее медицинского вмешательства?»

      «-Ага… – мрачно ответил я сам себе. – Я понимаю, это искаженный „дух времени“. Простое и доброе кажется ненормальным, а зато всякие гадости принимаются, как должное. Если бы я оторвал голову зверушке и сожрал ее на глазах восторженной публики, никто бы не удивился, сказали бы – некультурно, конечно, но, в принципе, ничего такого из ряда вон. А стоять и восхищенно улыбаться –