Мастер Альба. Том Шервуд

обращаясь уже к малышу:

      – Вот – мой друг. Не помню только, как звать.

      – Я Бэнсон, – Носорог с трудом разлепил сухие горячие губы.

      – Здравствуйте, Бэнсон. Это Филипп вас ударил. А я – Симеон.

      – А я – мастер Альба. Сейчас будем пить чай.

      – Нет воды, – сообщил, подняв личико вверх, Симеон. – Нет котелка, нет огня и нет чая.

      – Лес, хороший ты мой, всё это даст. Вы посидите-ка здесь, а я кой чего поищу…

      – А они? – мальчик тревожно вскинул глаза.

      – Они убежали. Навсегда.

      – Ой, они очень спешили!

      – Это понятно, – усмехнулся монах, и усмешка его вышла недоброй.

      Вскоре он вернулся. Учащённо дыша, подошёл к сидящим в тени.

      – Следуйте за мной, господа англичане! – довольно сказал монах. – Поверьте мне на слово, – нам повезло!

      Альба привёл их на другую поляну. Всю в круглых камнях. Прошли ещё глубже в лес. Приблизились к большому, в рост Симеона, валуну. В одном из выступов его, сверху, была вмятина, яма. Шириной в локоть. В ней скопилась дождевая вода. Альба палочкой повыбрасывал из неё какой-то невидимый мусор, вздохнул облегчённо.

      – Вот, джентльмены. И котелок вам, и вода. Теперь будете жить.

      – Этот вот камень – он что, котелок? – спросил, взяв здоровой рукой Носорога за палец, озадаченный Симеон.

      – Давай посидим, – отозвался после долгой паузы Бэнсон, и сел, и закрыл бессильно глаза.

      Они устроились рядом, прижались друг к другу.

      – Я буду смотреть, – прошептал Симеон.

      Альба коричневой быстрой совой мелькал по поляне. Сволок в кучу камни, ветви, сухие смолистые сучья. Взял гибкую ветку, привязал к её концу волокно верёвки. Потом волокно обернул вокруг тонкой круглой палочки, и другой конец завязал на втором сломе ветки, согнув ее в виде лука. Поставил палочку вертикально, так, что лук оказался сбоку, упёр её в сухую колоду, а верхний конец придавил плоским камнем, что держал в левой руке. Правой же потянул – повёл луком, и палочка, оставаясь на месте, завращалась, охваченная бегущей по ней тетивой. И забегал смычок, и замелькала с невиданной скоростью палочка. Скоро от нижнего её конца, из колоды, поднялся дымок. Ещё немного – и колодная труха, и сухие травинки, корчась, выдавили из себя огонёк. Альба схватил его новым, большим уже комом травы, подкормил сухой хвоей, раздул огонь.

      – Последите за костром, джентльмены, – попросил мастер, обращаясь в основном к Симеону.

      Наломал, набросал в огонь сучьев, закатил зачем-то в самый жар десяток небольших круглых камней и поспешно отправился в заросли. Когда он вернулся, под капюшоном светилась улыбка, а в руках был целый пук листьев, веток и травы.

      – Даже ком паутины принёс, – сообщил он, доставая с груди что-то липкое, серое.

      – Паутину делают паучки?

      – Да, малыш, они самые. Тебе-то мы свежую рану подорожником залепили, а вот у Бэнсона рана на голове засохла. Теперь её отливать, да клочья кожи как надо укладывать, да слеплять паутиной. Очень, запомни, полезная вещь.

      Костёр прогорел. Альба разложил аккуратно в ряд травы, потёр ладони