Смеяться, право, не грешно. Выпуск второй. Александр Дмитриевич Тарасов

сидит, обвешанный проблемами как новогодняя ёлка игрушками. Он напряжённо (слышно, как хрустят извилины), морщит репу над решением ряда вопросов – прежде всего, из разряда безотлагательных, а также и не столь срочных. Судьба любого руководителя – всё решать, за всё отвечать, всё тащить на себе.

      В коллектив надо добавить перцу, думает он параллельно, слишком сладко живётся, и особенно – некоторым бывшим единомышленникам. Некоторые, можно сказать, жируют, отхватив себе вкусное, а потому и приятное направление работы, а металлолом грузить и в дерьме копаться – это всё ему.

      Постучали в двери. Робко, но настойчиво. Кто-то не из заместителей, а из тех, что пониже. Значит, надо прерываться, слушать его, принимать решения, отдавать указания.

      В дверях возникает Перумский – заведующий отделом связей с общественностью и СМИ. Стоит, молчит, смотрит в пространство.

      – Ну, что молчишь, Перумский, – очень медленно и очень холодно интересуется Бурштывин, – или ждёшь, пока я сам начну задавать вопросы? Ладно, чего пришёл? Вот тебе первый вопрос.

      Перумский переминается с ноги на ногу, начальник явно не в настроении, сесть не предлагает, сверлит взглядом как врага всей отрасли производства.

      – Я, Игорь Ильич, вот чего… – Перумский глубоко вздохнул, почти с сожалением, – люди недовольны.

      И затих. Первую часть своей миссии он выполнил, то есть зашёл и сказал. Сказал то, на что другие бы не решились. Никто бы не решился.

      Бурштывин прищурил глаза, хищно, точно лев, который готовится к прыжку, собрался и немного привстал с кресла.

      Перумский невольно отшагнул назад и съёжился.

      – Люди недовольны? – переспросил Бурштывин, ещё тише, ещё страшнее, – чем недовольны люди?

      Перумский пугливо перевёл взгляд с Бурштывина на люстру, потом в пол.

      – Ну… это, слишком много внеплановой работы, а за переработку не платят. Отдыха нет вовсе, вот чем они недовольны… Ну и ещё… тем, что некоторые, помимо своих прямых обязанностей, оговорённых в контракте, выполняют ещё и другие. Вот ещё чем. И ещё тем, что все находятся в постоянном напряжении. Никто не знает, что будет завтра, не говоря уж о том, будут ли выходные. И…

      – Молчать, – так же тихо, и, не меняя интонации, тяжело оборвал парламентёра Бурштывин, – много слов и нет конкретики.

      – Я же всё как бы перечислил, но… – попытался что-то конкретизировать Перумский.

      – Тихо, Перумский. Кто недоволен, давай мне фамилии этих людей.

      Перумский, видимо, такого оборота не ожидал. Он рассчитывал просто высказать всё, не более. И если начальник будет слушать его и дальше, то подать пару дельных предложений, каким образом можно сделать так, чтобы люди не возмущались, или по крайней мере, не высказывали недовольства.

      – Фамилии! – рявкнул Бурштывин, и Перумского, как от удара, отбросило к самой двери, он втянул голову в плечи и мелко задрожал, – говори,