Ветеран Армагеддона. Сергей Синякин

в магазин, но выпивать продолжали вместе. Правда, теперь между собой они не враждовали, занимаясь бытовым хулиганством по дому – там потихоньку нагадят, в другом подъезде бутылку пустую оставят, и не просто оставят, а обязательно разобьют, чтобы труднее убирать было.

      Странное дело, раньше Лютиков раздражался, увидев эту парочку, а теперь вспоминал едва ли не с умилением. Кончина на него так, что ли, подействовала?

      Он рассказал эту историю музе Нинель.

      Муза с ногами сидела в кресле и внимательно слушала Лютикова. Видно было, что муза поэта не простила, просто куда же деваться, если кончина Лютикова их вместе свела и одну цель перед обоими поставила?

      – Дурак ты, Лютик, – сердито сказала муза. – Нашел с кем меня сравнивать! И все вы идиоты, могилы еще в венках, а они такой ерундой занимаются! Нет, Лютик, я тебя не понимаю, вроде бы умный мужик и с виду очень даже ничего, а польстился на мымру старую! Разве мало сюда попадает молодых и хорошеньких? Так нет, выбрал крашеную стерву, я о ней справки наводила, трех мужиков в гроб загнала, один от нее на край света на лыжах сбежал! Слава Богу, нашелся один умный, прямо снайпер, а тут – Лютиков! Нет, Лютик, ты скажи, она хоть темпераментная? И не отворачивайся, подлая твоя душа, не отворачивайся! Мало я тебе по морде дала, надо было башку оторвать! Нет, ты мне скажи, Лютик, ну разве такой можно посвятить «Я помню чудное мгновенье»?

      Лютиков помалкивал. Он еще при жизни на примере своей жены крепко-накрепко усвоил, что с женщинами спорить бесполезно. Впрочем, большинство из читателей люди семейные или будут таковыми, а потому или уже испытали, или в недалеком будущем испытают все прелести общения с женщиной на собственном опыте. Не будем заниматься поучениями, однако заметим, что возражать женщине – все равно что спорить с начальством. Выгнать с работы, конечно, не выгонят, но наслушаешься в отношении своего ума и достоинств столько, что даже самому станет страшно, в зеркало будешь заглядываться – неужели это про меня?

      Муза Нинель лениво перебирала записи в блокноте Лютикова.

      – Повторяться начал, – строгим голосом учительницы младших классов сказала она. – Господи, Лютик, ну что тебя на воспоминания о земной жизни потянуло? Ты ведь понимаешь, на небе совсем другое требуется. Осанну слабо написать?

      Она хихикнула.

      – Да не хмурься ты, Лютик, знаю, что не хочешь так писать. Ну и правильно. Пиши как пишется. И без меня найдется, кому тебя учить… Лютик, не хмурься, я тебя давно уже простила!

      Вот так – сначала тебя бьют по физиономии, а потом еще за это прощают.

      Владимир Алексеевич посопел немного недовольно, но возражать не решился. Простила? И – слава Богу! Уж больно привлекательно муза Нинель сегодня выглядела.

      Лютиков подсел поближе, делая вид, что внимательно вслушивается в замечания музы, потом ловкой рукой предпринял некоторые разведывательные движения. Муза Нинель сурово сдвинула брови, но ничего не сказала. Стало быть, действительно не сердилась.

      – Сиди