Сезон медуз. Лев Рябчиков

это было бы смешно, когда бы ни было так грустно…

      Она поняла его:

      – Не надо. Вам это не идёт…

      «Очень уж ты умна», – рассердился Курбов, но скрыл раздражение:

      – С вами надо быть осторожным.

      – Зачем же?! Я ведь вас люблю.

      От этих тихих, почти шёпотом произнесённых слов Андрею Владимировичу стало неловко и, чтобы скрыть смущение, спросил:

      – Верно, что вы даже забросили работу, которой были увлечены?

      – Вовсе нет. Я её отложила, чтобы всё написанное сверить с жизнью, найти родство чувств литературных героев с моими…

      Доверившись девушке, Курбов шёл рядом с нею, не интересуясь избранным ею маршрутом. Теперь он посмотрел по сторонам – они шли мимо двухэтажного особняка, вход в который стерегли пушки старых времён.

      – Это наш музей, – сказала Надя. – Впрочем, что это я! За полгода наш городок можно сто раз осмотреть.

      – Нет, – возразил он. – Я здесь ещё не был. Но не в этом дело. Не могли бы рассказать, о чём ваша монография?

      – Тема, действительно, интересная – творчество современных писателей Латинской Америки.

      – Ого! Действительно, есть над чем поразмышлять, есть что открывать. Я давно уже не читал ничего лучше, чем «Сто лет одиночества». У нас вроде бы и другие книги Маркеса переводили?

      – Да. «Полковнику никто не пишет», «Похороны Великой Мамы», «Недобрый час». В чём-то перекликается со «Сто лет одиночества» роман «Осень патриарха». Если хотите, дам почитать.

      – На испанском?

      – Есть и на испанском.

      – Жаль, что я не знаю этот язык.

      – Его нетрудно освоить.

      – Поздновато, наверное. Хотя, насколько знаю, он выразительный, красивый, темпераментный. Скажите что-нибудь по-испански…

      – Nada у pues nada, у nada, у pues nada.[1]

      – Переведите.

      – Не стоит. Я ведь всё о том же.

      – Наденька… – Голос у Андрея Владимировича неожиданно сорвался. Но он тут же поправился. – Надина. Пожалуйста, не торопите события. Мне, например, нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что вы, красивая, умная и странная девушка, почему-то… заинтересовались моей персоной. И вам надо посмотреть на меня более критическим взглядом, чтобы увидеть, как я… далёк от идеала, которому вы придали мою внешность. Возьмите в толк и то, что я не свободен. У меня есть жена. Женщина, которую я… уважаю, которой я… многим обязан. Которая не оставила меня в беде… в болезни… Что с вами? – всполошился он, потому что девушка вдруг остановилась и ухватилась за его руку.

      – Ничего. – Она устыдилась своего порыва и руку, которой ухватилась за него, убрала за спину. – Nada. Y pues nada[1]. Я ведь вам говорила, что у меня было много осведомителей. Так вот. От них я узнала, что ни вы её, ни она вас… Вы уже не любите друг друга. Да и раньше она вас не особенно любила, во всяком случае не так, как я. И я теперь соберусь и пойду к ней, расскажу всё, как есть.

      – Думаю,

1

Ничего и только ничего. И ничего, и только ничего, (исп.)

1

Ничего и только ничего. И ничего, и только ничего, (исп.)