Од. Дмитрий Владимирович Аникин

познав тщету.

      Корифей

      Теперь ты подчинен другим законам.

      Вынут из бывшего круговорота жизни.

      Сам плывешь или иными течениями движешься.

      Старые связи с людьми разорваны, новые – прочны и святы.

      Родина приняла твою жертву – ты не принадлежишь себе.

      Хор

      АНТИСТРОФА 2

      Мы не из камня

      строим – куда прочней

      плоть человечья,

      дело имеем с ней.

      Наш до скончанья

      века и дольше – на! –

      страх оставляя,

      чашу испей до дна.

      Дело свободы,

      ставши твоей судьбой,

      преображает

      всю твою жизнь собой.

      Произнесение текста сопровождается разного рода аффектацией и даже плясками, производимыми участниками в той мере, в какой они правильно понимают масонскую или около того символику.

            СЦЕНА 2

      Небольшой кабинет, производящий впечатление несколько безвкусной, старорежимной основательности. На стене висит исполненный в классической манере масляной живописи портрет некоего пожилого господина в дорогом коричневом костюме и с важным выражением породистого, брыластого лица. Это – основатель нашего тайного Общества Петр Луцкий. В кабинете трое: уже знакомый нам Гурин, который в непривычной обстановке нисколько не потерял в своей развязности, и два пожилых человека – Семенов и Шаповалов.

      Семенов

      Для расширенья нашего влиянья

      необходима прочная основа:

      не болтовня, но акции, счета,

      недвижимость, ликвидные активы –

      все это инструменты, без которых

      не делают политику.

      Гурин

      Но Луцкий…

      Шаповалов

      Покойный Луцкий был идеалист,

      такие на этапе становленья

      необходимы для любого дела,

      куда не лезут с трезвой головой.

      Священное безумье привлекает

      сторонников и делает свежей

      замшелые, потрепанные догмы.

      Но все это неясное томленье

      должно перебродить и отстояться;

      им размягченные, должны ороговеть

      душа и мысль.

      Семенов

      Всему свой срок – колеблемое время

      разбрасывает камни, собирает –

      и горе тем, кто, сроки перепутав,

      поспорит с ним, его чередованье

      своей судьбой решит переиначить.

      Ход времени сомнет, убьет, раздавит,

      и мокренько останется. Сменились

      и наши времена, да только Луцкий

      не смог понять, и это тяготило

      и без того больного старика,

      но он упрям был, злобен, не смирился.

      Шаповалов (оглядываясь по сторонам)

      Я говорил с ним за три дня до смерти.

      Не знаю, почему он конфидентом

      избрал меня. Наверно, август месяц

      всех разогнал по рубежам морским,

      а я в Москве тем летом оставался.

      Он позвонил мне, приказал явиться,

      я поспешил и через два часа

      был у него, кляня свою поспешность.

      Он знал, что умирает, и спешил

      последние