Отец мне ревизор. Анна Минибаева

чтобы я написал объяснительную, – собирайте комиссию, выносите постановления и присылайте уведомления. Так Трудовой кодекс утверждает, – Зайков, наконец, повернул ключ в замочной скважине своего кабинета. – А еще лучше, – заключил он, уже наполовину находясь в кабинете, – приходите ко мне в пять вечера, дабы выгнать меня домой. А то, понимаешь, мы должны за те копейки, что вы тут платите, сидеть с восьми утра до восьми вечера. Доброй вам работы сегодня, Елена Николаевна.

      Зайков хотел закрыть кабинет, но Мартышкина придержала дверь и вошла вслед за ним, сверкая глазами:

      – А вы не смейте в пять вечера уходить! Да-да, не смейте! Вы доплату получаете, вот и сидите здесь столько, сколько понадобится! А то устроились хорошо – деньги за две должности получаете, а уходить хотите ровно в пять!

      – Вы свою доплату с моей не сравнивайте, Елена Николаевна. Получали бы столько, сколько я, и такие прекрасные часики на вашей милой ручке не красовались бы.

      – Сегодня я жду объяснительную, – сказала проректор, четко разделяя слова. Затем она развернулась, чуть пошатнувшись, на каблуках и вышла за дверь, громко хлопнув ей напоследок.

      – Самодурка, – прошипел Зайков, в сердцах бросив на стул свой клетчатый шарф.

      ***

      Вилена со злостью захлопнула ежедневник. Ситуация выходила из-под ее контроля.

      Ее личный пятилетний план развития личного бренда висел на волоске из-за этого внезапного визита ревизора. Ей стоило больших сил втереться в доверие руководству вуза, выбить себе нормальную зарплату и получать льготы на учебе. Все может полететь в тартарары, если вуз не пройдет проверку – грянут перемены, которые могут спутать ей все карты. Потому она срочно созвала весь актив, который на время длинных выходных расползся по всей области. Вилена гордилась, что смогла убедить всех вернуться на два дня раньше – кто-то не возражал, потому что действительно был ей обязан всем, как этот сирота Виктор Кравцов, кто-то не отказал из-за дружеских чувств, которые она мастерски внушила, как Вика Крылова, а кто-то попросту был слишком слабохарактерен, чтобы отказать, вроде Лены Штыковой.

      По коридору кто-то пробежал, оглушительно стуча высокими каблуками. Вилена поморщилась. Любое подтверждение хаоса в университете раздражало ее.

      Она откинулась на спинку кресла и сомкнула ладони на затылке, с силой крутанув кресло. Мир вокруг нее завертелся – замелькали кубки и грамоты, словно помноженные сами на себя десятки раз, окно превратилось в тусклое светящееся пятно, папки с документами закружились в изнурительном танце. Девушка закрыла глаза и позволила миру вокруг успокоиться, замедлить свой бег и остановиться, тяжело дыша.

      Она знала, этот мир был лишь агрессивной средой, в которой ей приходилось зубами прогрызать себе путь. Остановись на секунду, сверни не туда – и он вопьется в глотку, раздерет мягкую плоть, перережет артерии и выпьет всю кровь. Так случилось с ее мамой. Она была на вершине мира и уже собиралась переезжать на работу