Колыбельная для брата. Владислав Крапивин

Почему же? Я не верю, что вы не сумели решить.

      – Я и не пытался, Вера Сергеевна, вздохнул Климов. – Совершенно не о том были мысли.

      – Если не секрет, о чём же они были?

      – Не секрет, но трудно объяснить… Кажется, о смысле жизни.

      – Ну и… отыскали смысл?

      – Увы, – опять сказал Климов. – И от огорченья подумал: пускай уж лучше двойка.

      – Жаль, – сказала Вера Сергеевна.

      – Ничего, я до конца четверти исправлю.

      – Жаль, что не доискались до смысла жизни. А ставить двойку я вам не собираюсь. Даже не имею права.

      – Почему? – искренне удивился Климов.

      – По ряду причин. Самая простая та, что эта работа была внеплановая, сверх программы, я её дала вам для проверки. Так что ставить двойки я не могу… Хорошие оценки – другое дело. Вот, например, как пятёрка Векшина…

      – Ой, правда?! – возликовал Кирилл.

      – Разумеется. А почему вы удивляетесь?

      – Можно подумать, у меня каждый день пятёрки по математике, – засмеялся Кирилл.

      – Это зависит от вас… У вас хорошие аналитические способности, но не всегда хватает дисциплины в работе… А вот Климов меня весьма огорчил.

      – Я не способен к математике, – сказал Климов.

      – Вы же в прошлом году участвовали в районной математической олимпиаде!

      – Да. А сейчас я эту науку разлюбил.

      – Тем более я не могу ставить вам двойку. Потому что не сумела воспитать в вас прочную любовь к своему предмету, – усмехнулась Вера Сергеевна. – Здесь двойку заслужила скорее я.

      – Это вы шутите, – сумрачно сказал Климов.

      – Не совсем… А вы в свою очередь не совсем серьёзны.

      – Почему же…

      – Потому что нельзя разлюбить науку, которую вы ещё не знаете. Ваши некоторые успехи в прошлом году настроили вас бодро, а столкнувшись со сложностями, вы разочаровались…

      – Ну, да… Но это лишь одна из причин.

      – Возможно. Боюсь только, что не самая малая… Я вспоминаю своего старого преподавателя французского языка. Это было, естественно, во времена, которые кажутся вам доисторическими. Так вот, я ему как-то сказала, что терпеть не могу «этот ужасный французский». Он засмеялся: «Голубушка, вы сначала выучите его, а потом решайте. Чтобы любить или ненавидеть какой-либо предмет, надо его знать…» Потом, когда я читала в подлиннике Стендаля, я уже не испытывала ненависти к французскому…

      – Стендаль – это хорошо, – сказал Климов. – Но диссертации по математике никто не читает как романы.

      – Разумеется. Но математика помогает постигать жизнь не менее, чем это делает искусство… А жизнь у вас, Климов, к счастью, впереди.

      – Вера Сергеевна, – с чувством сказал Климов. – Следующую работу я обязательно сдам.

      – Вы меня очень обяжете. Тем более, что это будет уже плановая контрольная.

      – Я не ради оценки. Я и на олимпиаду пойду, так и быть.

      – «Так и быть» не надо. Раз вы разочаровались в математике…

      – Я не ради математики. Я ради вас, – брякнул Климов.

      Вера Сергеевна