Грязь кладбищенская. Мартин О Кайнь

тебе глаза, Муред, вот этими большими пальцами. Мы с Кать Меньшой обрядили тебя, покойницу. И когда обрядили, то все сказали, что смотрелась ты прелестно. Ни у кого не было поводов ворчать. Каждый, кто тебя видел, говорил, какая прекрасная из тебя покойница получилась. Перышко к перышку. Ты лежала вся такая чистая и опрятная, словно тебя на доске отутюжили…

      … Я не так долго и протянула, Муред. Почки у меня болели уже давно, закупорились. Страшная боль в них началась пять или шесть недель назад. Вдобавок ко всему я еще и простуду подхватила. Боль пошла выше, в желудок, а оттуда еще дальше, в грудь. Я и продержалась-то всего неделю. Но возраст у меня не такой большой, Муред, – всего семьдесят один. Только жизнь моя всегда была трудная. Один Бог знает, какая она была тяжелая, и все знаки ее на мне видны. Если уж прикладывало, то прикладывало крепко. Никакой воли против этого у меня уже не осталось…

      Можно и так сказать, Муред. Эта грязнуха с Паршивого Поля мне ни чуточки не помогала. Что за порча напала на моего Патрика, что в один прекрасный день он взял да на ней женился?.. Благослови тебя Бог, Муред, сердце мое, ты и половины всего этого не знаешь, потому что я никогда и словом не обмолвилась. Три долгих месяца прошло, а она палец о палец не ударила… Еще один дитенок. Она едва выкарабкалась. Думаю, следующий ее доконает. Там целый выводок ребятишек, и умом-то все одинаковые, – кроме, разве, старшенькой, Майринь, но она-то в школе каждый день. А я-то сама все хлопотала: то их помыть, то удержать, чтобы не лезли в огонь, то сготовить что-нибудь поесть, – из кожи вон лезла…

      … Что правда, то правда, Муред. Нет у Патрика никакого хозяйства с тех пор, как я ушла. И не будет – с такой-то бестолочью. Надо же, и хозяйство-то содержать не по силам ей. Что ж это за женщина, если она через день в постели… Ой, и не говори, сестрица!.. Жалко-то как и Патрика, и ребятишек…

      Я ведь все же приготовила, Муред: саван, накидку со скапулярием и все прочее… Клянусь спасением души, Муред, что вокруг меня было восемь свечей в доме Божием, истинный крест… Лучший гроб у Тайга для меня купили. Обошелся он почти в пятнадцать фунтов, вот что я скажу… И не две на нем пластины, а целых три, и можно подумать, будто каждая – большое зеркало в гостиной у священника, ну вот каждая…

      Патрик сказал, что он поставит надо мной крест из Островного мрамора, точно такой же, как над Пядаром Трактирщиком, а на кресте надпись по-ирландски: “Катрина, супруга Шона О’Лиданя”… Он сам так сказал, ни словом не совру. Ты не думай, что я его уговаривала, – я бы его и просить побоялась, Муред… И еще он сказал, что устроит лужайку вокруг могилы, вроде той, круглой, как у Джуан Лавочницы, и посадит на ней цветы – чтоб я еще помнила, как они, проклятые, называются, – как те, что были на черном платье у Учительши, когда Старый Учитель помер… “Уж это-то мы не забудем для тебя сделать, – сказал Патрик, – после трудов твоих тяжких на нас всю жизнь”…

      Но ты скажи мне, Муред, что же у меня за участок?.. Клянусь спасением души, ты права, это Участок За Пятнадцать Шиллингов… Вот, Муред, теперь в глубине души ты и сама понимаешь, что я не ждала, будто