Дневник. Чак Паланик

было секса…

      Становится совсем тихо, и Мисти пытается издать тихий смешок.

      Энджел Делапорте протягивает ей фонарик. Он допивает свое ярко-оранжевое вино до места, где мизинец касается бокала, кивает на дыру в стене и говорит:

      – Сами почитайте.

      Брелок с ключами такой тяжелый, что Мисти приходится поднапрячься. Когда она прикладывает глаз к черной дырке, то видит слова на дальней стене: «…вы умрете, жалея, что когда-то ступили…».

      Пропавшая кладовка для белья в Сивью, исчезнувший туалет в Лонг-Бич, общая комната в Ойстервилле – если начнут проверять, найдут то же. Истерический бред Питера.

      Твой истерический бред.

      …вы умрете, и мир станет лучше…

      Во всех домах на материке, где Питер работал, во всех «капиталовложениях» написана и спрятана та же самая грязь.

      …умрете, крича в мерзских…

      Сзади Энджел Делапорте говорит:

      – Скажите мистеру Уилмоту, что он неправильно написал слово «мерзких».

      Все эти летние люди – бедняжка Мисти, она говорит им, что мистер Уилмот последний год был не в себе. У него была опухоль мозга, о которой он не подозревал, а как долго, мы даже не знаем. Не отнимая лица от дыры в обоях, она рассказывает Энджелу Делапорте, что мистер Уилмот работал в старом отеле Уэйтенси, и теперь нумерация перескакивает с 312 до 314. Где была дверь номера, теперь просто идеальный, безупречный коридор с плинтусами, лепниной, новыми розетками каждые шесть футов, работа высочайшего качества. Все как заказывали, вот только номера не досчитались.

      Делапорте из Оушен-Парка болтает вино в бокале и говорит:

      – Надеюсь, в триста тринадцатом в тот момент не было постояльцев.

      У нее в машине есть лом. Эту дверь можно открыть за пять минут. Это гипсокартон, и все, говорит она мужчине. Просто мистер Уилмот сошел с ума.

      Когда она просовывает нос в дыру и принюхивается, от обоев пахнет, как будто на них пришли умирать миллион сигарет. В дыре пахнет корицей, пылью и краской. Где-то в темноте слышно, как гудит холодильник. Тикают часы.

      А по стенам тянется одна и та же тирада. Во всех этих летних домах. Выписана большой спиралью, с потолка и до самого пола, изгибается так, что когда стоишь посреди комнаты и поворачиваешься, чтобы ее прочитать, начинает кружиться голова. И тошнит. В свете брелока она читает:

      – …убьют вас, несмотря на деньги и положение…

      – Смотрите. Вот ваша плита. Как раз там, где вы думали. – Она отходит назад и дает ему фонарик.

      Каждый мастер, говорит Мисти, подписывает свою работу. Помечает территорию. Паркетчики пишут на настиле, прежде чем положить паркет или ковровое покрытие. Пишут на стенах под обоями или плиткой. У каждого в стенах есть целая коллекция рисунков, молитв, имен. Дат. Там временная капсула. Или, что хуже, свинцовые трубы, асбест, ядовитая плесень, плохая проводка. Опухоль мозга. Часовая бомба.

      Доказательство, что ни одно капиталовложение не бывает вечным.

      То, чего вы не хотите знать – но не смеете забыть.

      Энджел Делапорте, прижав