Стихи. Лев Лосев

опять подзалетела.

      Все отражает лунный лик,

      воспетый сонмищем поэтов, —

      не только часового штык,

      но много колющих предметов.

      Блеснет Адмиралтейства шприц,

      и местная анестезия

      вмиг проморозит до границ

      то место, где была Россия.

      Окоченение к лицу

      не только в чреве недоноску,

      но и его недоотцу,

      с утра упившемуся в доску.

      Подходит недорождество,

      мертво от недостатка елок.

      В стране пустых небес и полок

      уж не родится ничего.

      Мелькает мертвый Летний сад.

      Вот едет женщина назад.

      Ее искусаны уста.

      И башня невская пуста.

      Рота эрота

      Нас умолял полковник наш, бурбон,

      пропахший коньяком и сапогами,

      не разлеплять любви бутон

      нетерпеливыми руками.

      А ты не слышал разве, блядь, —

      не разлеплять.

      Солдаты уходили в самовол

      и возвращались, гадостью налившись,

      в шатер, где спал, как Соломон,

      гранатометчик Лева Лифшиц.

      В полста ноздрей сопели мы —

      он пел псалмы.

      «В ландшафте сна деревья завиты,

      вытягивается водокачки шея,

      две безымянных высоты,

      в цветочках узкая траншея».

      Полковник головой кивал:

      бряцай, кимвал!

      И он бряцал: «Уста – гранаты, мед —

      ее слова. Но в них сокрыто жало…»

      И то, что он вставлял в гранатомет,

      летело вдаль, но цель не поражало.

      Разговор с нью-йоркским поэтом

      Парень был с небольшим приветом.

      Он спросил, улыбаясь при этом:

      «Вы куда поедете летом?»

      – Только вам. Как поэт поэту.

      Я в родной свой город поеду.

      Там источник родимой речи.

      Он построен на месте встречи

      Элефанта с собакой Моськой.

      Туда дамы ездят на грязи.

      Он прекрасно описан в рассказе

      А. П. Чехова «Дама с авоськой».

      Я возьму свой паспорт еврейский.

      Сяду я в самолет корейский.

      Осеню себя знаком креста —

      и с размаху в родные места!

      Деревенская проза

      Маманя корове хвостом крутить не велит.

      Батя не помнит, с какой он войны инвалид.

      Учитель велит: опишите своими словами.

      А мои слова – только глит и блит.

      Вот здесь было поле. В поле росла конопля.

      Хорошая телка стоила три рубля.

      Было тепло. Протекала речка.

      Стало зябко. Течет сопля.

      Посмотри на картинку и придумай красивый рассказ.

      Однажды в принцессу влюбился простой свинопас.

      Вернее, в свинарку. Вернее, простой участковый.

      Вернее, влупил. Хорошо, что не в глаз.

      Однажды Ваське Белову привиделся Васька Шукшин.

      Покойник стоял пред живым, проглотивши аршин,

      и что-то шуршал. Только где разберешь – то ли голос,

      то ль ветер