Золотая пчела. Мистраль. М. Таргис

– почти сорвавшиеся с губ или безмолвно промелькнувшие в блеске глаз, или просто повисшие в воздухе не оформившейся до конца мыслью, потому что и подумать такое было невозможно: «Я не жалею ни об одной минуте».

      – Тяжек твой грех, сын мой, – медленно произнес патер. – Но Господь знает твою боль, Ему ведомы тяготы долгого пути и то, что трудился ты во имя вящей славы Его. Господь помилует тебя.

      – Мне все равно, я ни о чем не жалею, – едва ли он произнес эти слова, однако они ясно ощущались в сумраке узкой клетушки резного дерева. И он опустил веки, чтобы взгляд не выдал его мысли.

      – Мне страшно, отец мой, – выдохнул он сухими, узкими губами. – Если я однажды подвел его, если я допустил…

      – Ты повинен еще и в грехе гордыни, сын мой, – строго заметил священник. – Ибо только Господь может распоряжаться нашими жизнями, и Он никогда не посылает нам испытаний, которые мы не способны были бы вынести. Ты сделал все, что должно, ибо не в силах человеческих находиться в нескольких местах сразу или принять смерть за другого. Ты должен смириться и исполнять свой долг, лишь тогда обретешь ты душевный покой.

      – Я знаю, – прошептал рыцарь. – И оттого мне страшно. Я знаю, что есть люди, которые не желают, чтобы я выполнил свою клятву, а тогда…

      – Все в воле Божией. Господь, несомненно, благоволит к тебе, коль скоро уже несколько раз позволил тебе вырваться из лап смерти. Положись на Его волю и исполняй данное слово.

      Когда через некоторое время мужчина осторожно встал на ноги и вышел в высокий неф церкви, патер еще долго смотрел ему в спину. Он смутно чувствовал, что все произнесенные слова ничего не значили, потому что человек, медленно удалявшийся навстречу струящемуся из открытых дверей дневному свету, был обречен.

      Мужчина шел уверенным широким шагом, платиново-светлые волосы падали ему на ворот, и солнце, проникая в неф сквозь цветные витражи, придавало им то кроваво-красный, то мертвенно-голубой оттенок в холодных искрах. Снаружи дул сильный ветер, на солнце набежала туча, цвета потускнели, и от игры света патеру померещилась где-то в воздухе меж стройных колонн сгустившаяся тень, нацеленная в прямую спину рыцаря не то острием стрелы, не то замахом меча, так что он едва не крикнул: «Пригнись!»

      Он не произнес ни слова, однако рыцарь обернулся, откинув с лица светлую прядь, и солнце тут же засияло вновь, окружая его фигуру золотистым ореолом.

      Священник благословил его, и рыцарь улыбнулся – улыбкой грустной и настолько светлой и мягкой, что его усталое лицо сразу же показалось молодым и необычайно красивым.

      Он подошел к чаше со святой водой, а патер вернулся в исповедальню, где его ждала явившаяся за отпущением грехов прихожанка.

      14

      – Дело становится интересным, – пробормотал Аксель, застав в театре лихорадочную возню и активное перетаскивание деталей наконец-то доставленной машинерии и техники.

      Он с интересом осматривал сложный, многофункциональный подъемник, когда где-то наверху послышался шум, что-то грохочуще