Пять синих слив. Наталья Молодцева

предпосылки к ответу уже были. Над страной пронеслась, все сокрушая на своем пути, горбачевская перестройка, и, поначалу восприняв ее едва ли не с восторгом, мы бросились узнавать то, что раньше было под запретом. Столько обрушилось на наши бедные головушки… Тут уж было не до родственников – и сознание, и сердце едва вмещали газетную и книжную информацию, касающуюся всей страны.

      Видно, теперь пришло время узнать СВОЕ.

      – Ну и чем же они занимались? Чем наживали свое богатство? – вступает в беседу брат.

      – Тятин отец гусей в Москву гонял, а у маминого была маслобойка, он конопляное масло делал.

      – Держали работников? – продолжает брат.

      – А как же. Гусей за семьсот верст один разве погонишь? А у Андрияна (маминого отца звали Андрияном) все девки рождались: сначала Александра, потом Варвара, ваша бабушка. А девки – по себе знаю – какие помощницы на производстве? Вот и нанимали людей – значит, эксплуататоры.

      – А почему же ни дедушка, ни бабушка не обмолвились об этом ни разу, ни единым словом?

      Это спросила уже я – и поняла, что сморозила глупость. Потому что ответ к тому времени знала и сама:

      – И у тятиных, и у маминых родителей все имущество отобрали, а самих сослали то ли в Сибирь, то ли в Казахстан. Вот они и молчали. Боялись, как бы нам, детям, не навредить. Время-то какое было…

      Я сидела оглушенная. Вот тебе и «все вспомнила, все повидала». Все «узнала о своих верхнеладских»…

      – А почему… бабушку с дедушкой не тронули?

      – Так они уже женаты были. Жили отдельно. И – как все…

      Мне ли не знать этого «как все»… Это «как все» я уже и сама хорошо помню.

      Их домик был иллюстрацией к есенинской строчке «низкий дом с голубыми ставнями» – только не ставни, а его наличники были выкрашены в голубой цвет. Дом – это, как и у всех деревенских в то время – одна-единственная комната. В переднем углу, конечно же, иконы. Две из них помню особенно явственно. Первая и на икону была, по моему мнению, не очень-то похожа – она состояла из множества небольших картинок, запечатлевших библейские сюжеты и заключенных в одну рамку. На второй была изображена голова Иоанна Крестителя на блюде…

      Под иконами – стол, с двух сторон которого – широкие, удобные для сидения, лавки.

      На стене – рамочка с семейными фотографиями. Чуть ниже их – картина, вернее, ее репродукция – «Неравный брак» Пукирева.

      Вместо кухни – отделенный от комнаты ситцевой занавеской чулан. Сюда выходит чело печи, у которой бабушки простаивала долгие часы, готовя для большой семьи пищу. На печи же и спали, хотя одна металлическая кровать – с шишечками – в доме все же была. Кто не умещался на печи или кровати, спал на полу.

      У самой двери, у входа, стоял сундук. Все.

      Этого дома давно уже нет (его заменил перенесенный с другого конца улицы Дашенькин), но я до сих пор вспоминаю его с тихой нежностью и любовью…

      Мама, отвечая на вопросы брата, начинает рассказывать о том, какой хорошей